Переводы на русский язык

(иллюстрация: Альберт Гульк)

„Сотня околдованных избушек”
(отрывок)

 Перевод: Людмила Кокк (2017 г.)

Начало

   Похожая на кикимору болотная знахарка  широко раздувала ноздри, принюхиваясь к зловонию, исходящему от принесённого к ней  болезненного вида существа.  Дублёная  рука колдуньи  с длинными ногтями нежно поглаживала  белую как молоко кожу. Долго и с пониманием ощупывала её в разных местах, затем решительно углубилась в районе пуповины во внутренние ткани, как ножницами орудуя острыми ногтями и смело разрезая их.  Нащупав нечто – как будто на твёрдых подушках её пальцев были глаза – извлекла искомое наружу и с ворчанием отбросила это кровавое месиво в заполненное тлеющими углями деревянное ведро *

   На морщинистом лице старухи открылся рот, издающий бормотание  в сторону брошенных на тлеющие угли мясных отбросов тела:

Ты вглядись в те попранные члены дитя человеческого

Ты, мертво-бледная в небе луна,

ты услышь его речи бессвязные, душой изречённые!

Ты, Луна дорогая, безмерно сердечная,

влей ты в уши свои серебристые и мои словеса,

обращаю их к  силам нетутошним, к силам твоим волшебства!

Взор вниз  опусти, ты, бездомная, и помоги ей, страдалице

пока не иссякла ещё, пока не сошла ты до узенькой струйки серпа!

Чудо яви, радость роди.

Выпусти хворь, эту боли змею окаянную, что удавкой скрутила её!

Дай надежде птицей взлететь безымянною, оторваться от бренной земли,

Из невинного жалкого тлена плевка  дай телу её воссоздаться ты вновь!

Дай сестрице своей – Хворь- Целителю, как языком его  боли слизать

и  смолою зловредною выплюнуть их в ту озёр глубину.

Пусть те камни на дне станут им погребеньем.

Я, заклинательница, цветами священного дерева сплету им венок,

в нём очами и взором своим всемогущим я создам им целебный узор.

Пропадите  вы пропадом, хвори земные!

Возродись человеческий зверь изо сна ты на свет!

*лечебные операции руками проводят т.н. хилеры

Лишь несколько редких  капелек крови, оставшихся от этого грубого вторжения в плоть, запеклись вокруг раны больной.  Которая теперь, уже освободившаяся от боли и исцелённая, распростёрлась в бессознании у ног целительницы – на сплетённой из озёрных камышей подстилке. И вот уже колдунья  венчает её голову обещанным во время заклинания венком.  Напоминающим веник из дубовых и липовых веток, куда  были вплетены и целительные ветки рябины – эти горько-кислые красные жемчужины прошлогодней осени. Затем две сильные мужские руки подняли обнажённое женское тело с камышовой подстилки и бережно засунули его в большой меховой мешок  -  теперь,  как зародыш в меховом материнском чреве, она тихонько дышала там.   И только редкие выхлопы дыма из целительных трав  дымаря  пасечника у отверстия её мешка, словно колокол безвременья, изредка нарушали её покой.

Старуха повелительно взмахнула рукой. Мужчины туго затянули узел на мешке. Бросили его в коричневую, поглотившую его воду. Тело молодой женщины было теперь готово к возвращению к новой жизни.      

   

 

Глава 1

Как огнетушитель на пепелище дома, от вида которого вдруг сжимаются тревожные кулаки - отвратительный голый труп покачивался в заводи у брода обмелевшей реки.

- Порядком, видать, отмокал в болотной воде. Ужас, как обезобразился, сморщился, потемнел. Страшно смотреть, прямо какой-то обрубок древней мумии, – с плохо скрываемой тревогой прокомментировал нашедший труп охотник. Из-под белесых ресниц тревожно блеснул типичный взгляд попавшегося на месте преступления невинного человека. Но сведённые мышцы подбородка выдавали сильное напряжение – подрагивая, то ли от страха, то ли от озлобления.

- Ты мне тут лапшу на уши не вешай! И вообще, с чего это ты взял? – Скривил нижнюю губу единственный местный участковый Крабанатт. – Тоже мне артист! Ты у нас единственный подозреваемый, вот и злишься. Да разве бывает обрубок мумии выглядеть бодрее да светлее? Найди вот такого, да оживи его! А не эту старую трухлявую рухлядь музейную!

- Как это? Оживить? – растерялся мужик.

- Ну, как же ещё? Как жабу-то целуют? Как в сказке! Ты ведь у нас и есть Сказочный Вилле, разве не так? Чего тут мне мозги пудришь? Дыхни-ка лучше в трубочку! Трезвый ли! – Крабанатт настёгивал несчастного словами, как навьюченную лошадь. - Уж, верно, без этого своего храбрящего снадобья на охоту-то не ходишь? И уездные мужики скоро будут здесь. Глядишь, и народец болотный, вроде тебя, подтянется, будет с кем в камере лясы точить! Дыхни-ка лучше, болван ты эдакий!

- Да какая там разница, старый или молодой, труп-то этот? Эта Лют-река ведь выходит из торфяного болота, да и не только это, она ещё и по болотной зоне течёт, - с каким-то оправданием всплеснул ладонью по речной глади всё ещё стоявший по колено в воде мужчина, выбираясь на берег. Почему-то, правда, стараясь говорить с придыханием.

- Ну, что ещё выдумаешь? Местное Мёртвое море тебе тут, что ли? – ворчал-допытывался страж закона, которого и самого передёргивало от вида трупа: у утопленника руки были связаны плёткой, обширные рубцы на теле от побоев, от удушки полоса на шее. – Тьфу!

Ему не хотелось больше ни смотреть, ни думать. Вместо этого он выгреб из багажника машины старый замасленный брезент, набросил его на труп - ветер трепал брезент, пришлось края обложить камнями.

Такую плётку он уже видел где-то. Конечно, видел. Вот только где, никак не припоминалось? Память над ним, видно, издевалась, тихо и глухо. Ещё только доискиваясь верного ответа. Чувствуя бессилие распутать этот сложный узел, участковый продолжал допытываться у единственного подозреваемого – труп-то он нашёл:

- Как я посмотрю, что-то тебя как будто гложет? Может, вина, крыса ты эдакая, а? Ведь наверняка что-то заметил. Ну-ка, говори, облегчи душу. А то и кошелёк заодно, мххх… А ведь и верно, есть, что скрывать, охота на уток ведь ещё не началась, а? Я ведь и впрямь могу тебя за это оштрафовать, хочешь? - Он ткнул носом, оторвав его от бумаги, в сторону двустволки охотника. – Эту свою штуковину пока оставишь мне на память, на длительное хранение, как-то так… вот. Надеюсь, ты не имеешь ничего против ? – Придерживая одной рукой планшет с развевающимися

от ветра листками, он другой рукой нервно постукивал но нему пальцами. - Протокол допроса свидетеля, так и запишем, в отношении потерпевшего.

- Да ты спроси у людей на болоте, им-то, наверное, лучше знать… - воспротивился Сказочный-Вилле дальнейшим расспросам, вытряхивая при этом из одного сапога болотную жижу, а другим всё ещё продолжая чавкать в грязи.

Не очень ли злорадно звучит это его шлюпанье-хлюпанье ? – буравил глазами своего единственного свидетеля Крабанатт, как сокол треплет куропатку. На что тот ему активно и по-своему довольно по-мужски подмигнул – многозначительно похлопав по карману. Но тут же, усмотрев в лице полицейского тупое недоумение, глухо съёжился - Черт, какая-то соринка в глаз попала!

- Вечно у тебя что-то не так, то соринка в глаз, то ещё что-то вкривь, - продолжал бубнить Крабанатт. - Это прямо-таки «натурально» не в твою пользу, – угрожающе поднял он торчком вверх ручку. - И как раз не в нужном количестве! Я, между прочим, это уже давно заметил! Взять бы тот раз, когда ты своими гнойными глазами не разглядел правильных патронов и пытался крысиной дробью застрелить медведя в его берлоге, чем только растревожил беднягу, и как потом дёру дал от него! Я потом измерял, какими четырехметровыми прыжками ты от него скакал, прямо-таки чемпион местного масштаба по кроссу! Даже лыжи свои бросил, где попало, или думал, что медведь ими воспользуется! Ха-ха! - Крабанатт с презрительной гримасой стал складывать бумаги в планшет. Милостиво отпустив до поры до времени задержанного контрабандиста. Временно, конечно – до следующего раза – пока не возникнет хоть мало-мальски нужный момент его задержать.

Сказочный-Вилле, рассудив, что судьба на этот раз обошлась с ним довольно мягко, быстренько дал дёру.

- Загляни по пути в кузницу, закажи себе двурогую рогатину на медведя! – не преминул крикнуть ему вслед Крабанатт. – Какой охотник без нормального орудия на зверя-то ходит! – зло загоготал.

- Видал! – из-за плеча показал ему кукиш Вилле, прибавив скорость.

- И не надейся! Как же, болотные люди, конечно! Вот получим ответы от своих, тогда запоёшь по-другому! Скорей стена заговорит, чем добьёшься от них толку. – Ворчал участковый себе под нос, закуривая сигарету и время от времени заглядывая на прикрытый брезентом жёлтый труп, с которым он теперь остался с глазу на глаз, как говорится.

В уездный центр – Вереляхедаская экспертная группа полиции уже была в пути к предполагаемому месту преступления.

Мобильник пищал, как назойливая комариха – настойчиво и долго, пока задремавший было Крабанатт не соизволил ответить:

- Ну, что ещё? Где?! Чертовщина! Опять разбуянился? Только что был ведь здесь, со мной! Да, постараюсь приехать, как можно быстрей, я, правда, не один… Ладно, подождёт, ему теперь не к спеху! – Он бросил настороженный взгляд в сторону трупа: Смотри, не балуй тут без меня, я скоро вернусь! Хотел он скомандовать этим взглядом, но вовремя опомнился и, набрав кому-то номер, прокричал: Шуруй сюда быстро, сюда, на берег, где нашли труп, сторожи его, как зеницу

ока! Да нет, ничего страшного нет, он давно мёртвый! Кто-кто! Какая-то женщина-мумия, откуда мне знать! Очевидно, вскрытие покажет, уж эти Вереляхедаские разберутся, нароют, что надо!

Взметнув резко взятым стартом столб пыли, Крабанатт развернулся и уехал, проигнорировав все полагающиеся полицейские инструкции - покинутая женщина пусть одна теперь воет от горя.

Наступившая тишина снова потихоньку впитала в себя окружающий пейзаж, и только накрывавший труп брезент тихо полоскался, как одинокий парус без лодки.

***

Крупный бобёр-самец настороженно прислушивался, поднимая время от времени из воды голову и взметая встряхивающими усищами тысячи чёрных брызг. Принюхался с привычной осторожностью - болотная поверхность была спокойна. Зверь смешно чихнул, словно дав об этом болоту фыркающий сигнал. Он и его сородичи – главные виновники творящегося здесь беспорядка - в невинном спокойствии принялись обдирать деревья, действуя, как всегда, этим на нервы сельчанам, сами, конечно, не подозревая о подлости своих действий в нанесении опасности и ущерба окружающей среде. Признавая лишь древние инстинкты, эти божьи создания создавали на реке дамбы, перегораживая мелкую Лют-реку и, наваливая кучу древесины, углубляли её в определённых местах. Бобёр-самец ударил мощным хвостом по речной поверхности, поставив тем самым на проделанной работе печать и подпись. Вообще-то самец учуял некую опасность. Грозящие перемены вместе с роем стрекоз реяли в воздухе. Он нырнул, умело минуя расставленные ящики-ловушки. Около последней внезапно остановился. Встревоженно заворчал: она была сломана. Самым непонятным для звериного разума действием рук человека.

Глава 2

Сильный холодный ветер обдувал горбатящиеся кочки мясистых полосок травяных стеблей, с воем пригибая к ним и упругие ветки ивы, которые, сопротивляясь такому насилию ветра, злобно стегали по земле.

В этом безлюдье, невзирая на непогодь и горбясь под напором ветра, с трудом передвигал ноги какой-то одиночка, похоже, заблудившийся. Напоминающий горбуна, пришелец, сверяясь по компасу и истрёпанной ветром карте, вышел, наконец, на просеку. Что выдало в нём человека не из этих мест. На плече у чужака покачивались болотоходы – круглые плетёнки. Правую руку путника оттягивал увесистый металлический ящик с необычной ручкой. Только что преодолевший довольно крутой подъём, мужчина остановился передохнуть. Располагавшаяся на пригорке полянка показалась ему самым подходившим для лагеря местом. Он прислушался, как к некоему внутреннему голосу, выразившему удовлетворительным урчанием своё согласие. Мужчина сунул руку за пазуху, набрал нужную цифровую последовательность и включил послушный человеку робот в режим ожидания.

После пятого вызова раздался наигранно усталый мужской голос:

- Мартин, надеюсь, вы уже приступили к работе? Вы же знаете, что наш бюджет настолько хрупкий и нежный, как существование Viola selkirki… (редкий вид фиалки, относящийся к исчезающему виду растений – перев.).

Мартин оторвал мобильник от уха и положил его на штанину брезентовых брюк, слегка скривившись от потревоженной этим движением больной голени, медленно досчитал до десяти и продолжил слушать изливавшиеся из телефона нотации. Изредка, хмыкая в ответ на порядком надоевшее телефонное бурчание – наставления своего куратора, как всегда оформленные в академические словеса. Сунул затем быстро свой водо- и противоударный GSM в нагрудный карман и стал распаковывать вещи. Всё необходимое было умело упаковано в объёмистый, 70-литровый Osprey Aether, овский рюкзак. С лёгким постаныванием склонил к нему своё слегка кряжистое тело, проворно и умело действуя руками – устанавливая грозившую быть унесённой ветром палатку. Хотя – каждое движение заставляло его противно потеть. Как всегда. Почему-то именно в обществе – будь то хоть два человека, но непременно с добавлением в состав его хорошенькой женщины.

Этого только не хватало?

Он отослал эту назойливую мысль прямиком в кусты. Ветер выл уже тише, нежно насвистывая в уши. Последней вещью, которую он извлёк из рюкзака, с самого его дна, была упакованная в двойной термопакет фляжечка с горячим глинтвейном - этот согревающий и бодрящий аплодисмент самому себе, напоследок. Мартину от Мартина. Сделал большой глоток из фляжки. Дождался приятного растекания в желудке этого, слегка отдающего терпкостью гвоздики, напитка и принялся рассматривать расстилающийся с пригорка пейзаж.

Отсюда в низине, буквально, как высаженные в ряд диковинные посадки, простиралось село, окутанное сейчас красноватым туманом. Вытягиваясь изгибом, наподобие попавшей в весенней дрёме в красно-рыжую сеть медянки, деревня виделась отсюда лишь частично. Разлохмаченные ветром кроны деревьев на пригорке, где он сидел, срезали добрую половину обзора. Доходящий сюда тяжелый болотный дух, казалось, даже пощипывал своей терпкостью кончики пальцев, как сильно забродившая смесь яблочно-берёзового сока. Туман постепенно клубился вверх, всё ближе приближаясь к пригорку, словно осторожный хищник, учуявший незнакомого зверя. Где-то совсем близко, перебивая вой ветра, расслышался мурлыкающий звук варгана, то пропадающий, то снова усиливающийся, но отчётливо звенящий. Сквозь редеющие облака на землю ливнем пали первые лучи солнца. Сразу, как сходящиеся лучи прожектора, позолотившие пригорок и человека на нём. Как родной домашний документальный фильм, который смотрит сытый и самодовольный кот. В такое размышление вылилась в голове Мартина картина из потока солнечных лучей. И все же сильно, как бередившая рану соль, досаждало: странная однако эта моя командировка. Почему именно я?

Никогда ведь раньше Мартин не выдвигал никаких оценок. Скорей он всегда занимался сбором исходных материалов. Так было обычно. До сих пор. Рутинно и без напряга. И вдруг нате, такая неприятность – сопутствующая ей ответственность. Мартин прополоскал эту мысль вином. Итак – он был послан собрать пробы болотной воды и торфа. Биолог – болотовед. Так официально называлась его должность. А теперь вдруг что-то новенькое – ролевой контролёр поневоле. На какое-то мгновение выражение его лица омрачилось – воспоминанием об отце. Ведь Мартин действительно занимался исследованиями. Исследователь болотной мошкары, как он сам называл свою деятельность. Его тело непроизвольно проделало пару шагов, ударив ногой металлический ящик. Больно, чуть не взвыл от боли. Нога ведь была больная. Но не в этом была причина, которая заставила его ещё больнее ударить по ящику, отбросив его в кусты. «Болотная букашка! Ты, Мартин, болотная букашка!» крикнул ему как-то пьяный отец – правда, это было в сердцах и только между ними. «К счастью или к несчастью, так вот спонтанно?» - никто

сейчас не мог вмешаться, даже отец. Да, хотя, говоря по правде, ему всегда нравился порядок, особенно ценил он ясность, рамки ясности вокруг всего – так было надёжней. Но как? Создавая крепость вокруг себя, уверенность в себе. И что тогда? Ему хотелось крикнуть это громко, чтобы все услышали. Но никого вокруг не было. Он один. Как всегда. Испытывая полнейшее одиночество.

Вот его брат, со своим я – будто совсем из другого теста сделан, деловой мужик. Этот кровный брат, который уже смолоду, как отец, с ума сходил по спорту – любил силами померяться со стариком – кто сильней, кто жилистей. Всегда вдвоём, частенько днями пропадая где-нибудь в чаще, вечно со своими похождениями. Презирая компасы и палатки. Зверье, за которым охотились, вечерами жарилось на костре.

Мартин, однако, никогда не был героем. В глазах отца, по крайней мере. В глазах человека, который был мастером спорта по прыжкам с парашютом, старый лыжный волк и ориентировщик. Которого не останавливала даже перебитая Мартину острогой контрабандиста нога, и это в то время, когда «старик» сам был в почётной должности общественного инспектора по охране природы. Вообще-то Марина терзали смутные сомнения, что отец занимался этим не из альтруизма, а из рвения прикарманить полученную от конфискованной контрабанды мзду. Откуда же могли появиться эти щучищи и всякая другая снедь у них на обеденном столе? Мартин, во всяком случае, испытывал аллергию от такого рода штучек. Эта вонь! От вымоченных в жестяной ванне с горячей водой посиневших трупов рыбин, слизистой молоки, потрохов. Мартин со слезами прятал много мёртвых рыбных трупов в мягкий песок за сараем . Отец, к счастью, не пересчитывал добытый «улов» .

Позже поднялся младший братик, и когда Мартин набирал жирок в инвалидной коляске, тот стал востребованным в то время адвокатом. Кого старик при всяком удобном случае нахваливал и всячески поощрял.

Изредка, когда братья встречались, то и тогда они довольно скупо обсуждали судебные передряги, скорее, по необходимости, лишь отмечая броские моменты его дел. Дабы хоть как-то вообще держался между ними этот давно покосившийся мир отношений.

А сам он? Мартин? Да, сам он больше пошёл в мать – скромный и невзыскательный, всегда старающийся примирить всех домашних. Он яростно взболтнул фляжкой, правда, уже не для устранения жажды. Тут же поперхнулся крупным глотком, когда чей-то, подкравшийся из-за спины, гортанный голос вдруг проорал: «Ах ты, сукин сын! Что, нечай, припёрся обворовать нас?» Вес голосу придавал придавивший его лопатку и ощутимо заставивший похолодеть всё тело металлический штырь. Весьма напомнивший ему пистолет.

- Ну, что замолчал, как хряк во ржи? Давай, говори!

- Я… сейчас покажу… - заикаясь, попытался Мартин ответить, захлебнувшись кашлем от не проглоченного вина и от страха.

- Ах, он ещё и покажет! Своей шлюшечке можешь показывать, что там у тебя, а у нас свои весёлые штучки есть в штанах! - прогоготало в ответ.

Кто-то откашлялся. Затем тон говорившего сменился на более вежливый. Очевидно, принадлежавший кому-то другому, более молодому.

- Прямо вдвоём, как двойной патруль в упряжке? – удивился Мартин. – Спокойно, спокойно, братишки, у меня документы в порядке, - миролюбиво продолжил он, пытаясь найти тон примирения.

- Давай сюда, посмотрим! – было ответом на это. – Да не рыпайся, иначе…

- Да-да, я сейчас… достану, - смирился Мартин, с трудом пытаясь дотянуться через плечо до сумки с документами.

- Давай-ка! – нетерпеливо был вырвал у него из рук кошелёк с документами. Послышалось нервное шуршание и неразборчивый набор слов. - Ну, хорошо, теперь можешь повернуться, показать своё личико, - ворчливо было добавлено. Мартин вскочил на ноги.

Вот так сюрприз! Голос говорившего принадлежал не рослому мужику, как он ожидал, а совсем коротенькому – пришлось даже смотреть на него сверху вниз – похожему на гнома, существу, причём с препротивно длинным красным носом. Мартину даже пришла с голову какая-то ахинея сравнить этот нос с мясистой морковкой. Он кашлем прочистил горло и издал неожиданно громкое, как схватившая рыбу чайка, пиликанье.

- Ну, что еще? Что ты там? – похлопала его по спине молодуха, похожая на гнома. – Опять что-то в горло попало?

Мартин молча уставился на эту карлицу. Её ноги охватывали малюсенькие, но с очень высокими каблуками сапоги – очевидно, сшитые на заказ. Как, впрочем, и вся её остальная одежда. В руках у второго коротышки было угрожающе направленная на Мартина, какая-то старого образца, наверное, времён первой мировой войны, винтовка. Мартин видел подобную только в доме у отца. Упрятанное отцом, когда Мартин был совсем ребёнком, на чердак и которое его шустрый братишка отыскал, как всегда, и даже похвастался брату.

- Не вздумай только нам угрожать, - на не совсем понятном местном наречии пробурчала карлица, подступая к Мартину вплотную. – Небось, городской, нашу речь-то не разумеешь?

- Нет… я понимаю, правда… - произнёс с заиканием Мартин. – на финский немного смахивает, странный какой-то диалект, но… понятно.

- Да ты, как я погляжу, ягодник, небось, собирал ягоды в финских лесах, ай? – полюбопытствовала молодуха, подмигнув.

Мартин кивнул – он действительно в молодые годы, будучи студентом, побывал в стране Калевалы, обменивая заработанные кроны на финские марки.

- Ну, тогда давая знакомиться. Меня зовут Яарр Лохматка, а его – она кивнула на второго – Ааду Большой. - А как тебя величать?

- Мартин, - смутился Мартин. Пот струился у него по спине между лопатками. Дело, похоже, принимало нешуточный оборот. Впрочем, Яарр вполне дружелюбно пожала ему руку. Рукопожатие было тёплым и уверенным. Глаза светились лёгким лукавством, свойственным лишь добрым шутам.

- Владычица, лесная фея! – чуть не воскликнул Мартин, глядя на Яарр. Это прямо в точку! Она действительно ему сейчас напомнила его покойную, любившую обнимать деревья, старую прабабушку.

Ааду приделал к винтовке выдернутый из голенища сапога штык, лихо при этом качнувшись вместе со своим огнестрелом.

- Пошли, пошли! – поторопил коротышка. - Ступай-ка с ветерком! Гей-гей, горожанин!

- Куда? – опешил Мартин. Осторожничая, опасаясь, как бы не утратить обретённое только что взаимодоверие.

- В наши пенаты! Куда же ещё, скоро сам увидишь! – подталкивал его ружьём, сам почти ростом с это ружьё, коротышка.

- Пенаты? - пытливо переспросил Мартин.

- И забери всё своё добро с собой! – коротышка указал стволом ружья на вещи Мартина. – Да пошевеливайся! – повелительно рявкнул Ааду . – Он, видите ли, не знает наших Пенат, на всю страну известен наш знаменитый чудо-целитель Тарка! – бросил он в затылок Мартина, как выстрелил, словами и перешёл почти на бег.

Послышался звон колокольчиков, затем лающее хрюканье. Остановившаяся троица с удивлением уставилась на борова в упряжке, из ушей которого торчали стебли цветущего клевера. При ближайшем рассмотрении это оказались большие и красиво сделанные зелёные татуировки.

- Моя счастливая свинья! – воскликнула Яарр, нежно обнимая волосатое чудище. Мартин никогда в жизни не встречал такой огромной свиньи. Огромные клыки вспахивали землю, что твой средней величины трактор. Все 300 кило живого мяса. Отец во столько бы оценил эту тушу своим трезвым расчётом охотника. Зверюга, набычившись, царапал передними копытами землю. Мартин невольно подался назад.

- Не бойся, это всего лишь полудикий вепрь. Яарр даст ему распотрошить свою лучшую свиноматку, этот хряк просто золотко, вот уж сельчанам-то веселье! Поросята полосатые ведь будут, как дикие! - веселилась Лохматка. - Это честная животинка, не смейся! – уверяла Яарр, тряся своими встрёпанными, вперемежку с соломой и колючками, кудрями – за что и получила своё прозвище – и принялась весело наигрывать на своей еврейской арфе (так неправильно называют варган – перев.).

- Давайте-ка, ребята, двигаться, - решил Мартин, выслушав эту историю. Вынул из рюкзака булку – целый батон – бросил этому полудикарю. Тот и глазом не моргнул. Хампс! И засверкал глазищами, требуя ещё и косясь на карман. Ничего больше не получив, разочарованно отвернулся и отчаянно принялся рыть землю огромными клыками.

- Ты весь какой-то пятнистый, как пришелец с Марса, - заметила Яарр, оглядывая ветровку и комбинезон Мартина камуфляжной расцветки. – Такая у тебя униформа, значит, - понимающе оценила. Тот не нашелся, что добавить, молча пошёл за Ааду, с его, почти уже волочившейся по земле, винтовкой.

- А ты понравился Хряку, - решила Яарр, оторвавшись, наконец, от свиньи. Мартин на это неопределённо хмыкнул. – А Ааду, кажись, не очень-то приглянулся ему. Да и ему самому-то

мало кто нравится, кроме своей жены, которая почти такая же тяжелая, как Хряк, впрочем, кто ж их взвешивал…

- Оставь мою жену в покое, - огрызнулся Ааду. – Заткнулась бы уж.

- Да что я такого сказала, все знают твою бабу, она самая большая в деревне и самая ревнивая. Это последнее было добавлено, очевидно, для сведения Мартина.

Под гору они двигались уже гораздо быстрее. Первым не выдержал Ааду.

- Дай-ка я оседлаю твоего Хряка, устал я очень, - пожаловался он, волоча за собой ружьё.

- Что ж давай, если Хряк согласится, - милостиво разрешила Яарр. – Только ты сам должен его попросить! Да так, как полагается, честь по чести, иначе не пойдёт!

Ааду и впрямь встал перед свиньёй на колени: «Оскар, милый Оскарчик, позволь мне сесть на тебя, прокати меня!». На что свинья согласилась, кивнув головой. Мартин так и опешил – его куратора тоже звали Оскар. Коротышка Ааду теперь восседал верхом на Хряке, ухватившись, как за вожжи, за уши. Что, по всей видимости, было нелегким занятием. Мартину же пришло в голову словосочетание свиное родео. Вслух он, однако, этого не сказал.

- Ааду, да у тебя молния на ширинке расстёгнута, - вдруг взглянула Яарр на парня.

- На штанах, что ли?

- Конечно, где же ещё? Или это у тебя всегда такая готовность, - издевательски рассмеялась Яарр. – Всегда открыты ворота. Но всё же подтянулась к нему и задёрнула молнию.

Мартин подумал про себя: кто из них полоумный, а кто совсем дурак, не понять! Никогда не обижай словом полоумный того, кого считаешь дураком. Это может коснуться и тебя самого! Вспомнилось ему отцовское наставление, прозвучавшее внутри как Тсс!

И наша слегка чудаковатая четвёрка шествовала к деревне, напоминая собой порвавшееся, утерявшее несколько жемчужин колье - самым из них подвижным и беспокойным был, конечно, кабанчик. Туман, уже покинувший деревню, нагнал теперь их, как бы отрезав у них нижнюю часть тел. На какое-то мгновение Хряк прямо-таки целиком поглотился туманом. Сидящий верхом Ааду выглядел как восседающий на облаке святоша.

В деревню они вошли, представляя собой великолепное зрелище - сидящий на спине Хряка мраморным изваянием ковбой, испускающий длинную струю во все стороны..

- Это мой фонтан, писает на всех и на всё, - гордо возвестил гарцующий на свинье Ааду.

Дальше они продвигались уже по гладкой деревенской улице, свернув на повороте в ту сторону, которую Мартин раньше, когда видел село с пригорка, не успел рассмотреть. Направление их движения прояснилось, пространственной ошибки не могло произойти – дорогу преграждал довольно внушительных размеров дом, перед которым красовалась хорошо ухоженная клумба с розами, из которых несколько были знакомы Мартину даже по названиям: «Хейди Клум», «Парфюм де Грассе» и «Фрагрант Ализее». Однако их аромат перебивал отчётливо ощущаемый здесь болотный запах, что унижало достоинство пахучих цветов, делая их броскими украшениями, на которые просто приятно смотреть.

Владелец дома - деревенский бурмистр – был, очевидно, большой шишкой, плотно державшей всех и всё под своим бдительным оком. Это Мартин почувствовал сразу по высокомерному виду дома, возвышающемуся над другими домами трёхэтажной махиной. Об этом свидетельствовало и красовавшееся на фасаде дома красочно вырисованное всевидящее око. Яарр поспешила здесь с ними распрощаться:

- У меня начинается обед – сиеста

- Да ты народ-то не смеши, солнца почти и не видно, - недоумённо посмотрев на всё ещё свинцово серое небо и непроизвольно снова вскидывая на плечо ружьё, сказал Ааду.

- Сиеста это просто такое время, которое нужно соблюдать. Потому что оно свято! – по-геройски упрямо возразила Яарр. – Кроме того, это время припекает … как змей, нас обоих, - она указала на Хряка, который в знак согласия похлопал ушами. – Ну, Хряк, попрощайся с мужиками! Боров сделал передними копытами нечто вроде книксена, и они скрылись из глаз. И только прощальное свиное хрюканье эхом повисло в воздухе.

Казавшийся до сих пор удалым, ковбой не постучался в дверь, а, к удивлению Мартина, заскрёбся в неё. Донеслось какое-то кряхтение, и затем раздался зычный мужской голос:

- Входите, если скобу у двери найдёте! – позвали из-за двери.

Помещение, куда они вошли, можно было назвать скорее гостиной, большой по размерам, со смолянистым запахом, щедро украшенной коврами с неизвестными орнаментами – ковры языками тянулись до самых дверей. Выложенный камнями, посреди помещения располагался очаг, охватывающий добрую половину всего первого этажа дома. Десяток, по крайней мере, грубо сколоченных полатей. Наличники окон занавешены плохо дублёнными и потому издававшими тяжёлый дух волчьими шкурами, сейчас, в дневное время, закрученными по бокам. На ближайшей к очагу стене на двух декоративно изготовленных гвоздях висели два серпа. Выглядевшие не как обычные, рабочие орудия труда, а скорей, как выделанные из серебра и украшенные орнаментами ритуальные штуковины. Мартину бросились в глаза вбитые рядом с ними и сиротливо пустующие несколько обычных гвоздей, выдававшие отсутствие на них каких-то предметов. Мартин поискал глазами и более горячие оружия – мечи. Но их не было видно. Наверное, их убрали от чужих глаз подальше? Самые главные и самые острые?

Ааду-болван, между тем, отчаянно косноязыча, рапортовал бурмистру:

- Мы… ентого чужака… шлялся там на пригорке, неизвестно зачем припёрся…, но бумаги при нём были… мы его… заграбастали.

Бронзово красный мужик молчал. Такой загорелый? Это в самом начале лета? Странно… размышлял Мартин. Высокий лоб, как смоль чёрные волосы до плеч, Мартин не удивился бы, если бы его голову венчал индейский обруч из орлиных перьев. Но такового на нём не было. И всё же! На его лбу красовалось серебристое, хитроумно сплетённое око. Надбровья, с черными щёточками бровей в нижней части лба, были сведены вместе – как пара черных крыльев – крыло к крылу. Одет он был в очень длинный, свисающий почти до ног, вязаный свитер. На ногах тёплые вязаные шерстяные носки. Лохматые, как ковёр под его ногами, такого же пошиба. Мужик вальяжно развалился в кресле-качалке, как вдруг – хопсти! – столкнул с колен кота. Котяра даже не пискнул. Только стал рвать когтями белый, ещё влажный после мытья, пол. Его тёмные, с двумя желтыми щелочками глаза, напоминали пару лунных затмений. Мартину подумалось:

какой же настоящий колдун без кошки. И всё же кот, как и его хозяин, был, несомненно, странный. С головы до пят абсолютно белый, как снег. «Кот мира», с усмешкой пояснил Мейнхард.

Мейнхард размешивал большим гвоздем в гранёном стакане странную жидкость, испускающую низкое пламя. Тарка Мейнхард коротко дунул на него, загасив одним дуновением. Изучающе рассматривая оставшиеся на дне стакана осадки. На круглом плетёном из прутьев столе переливался большой стеклянный шар, в котором кроваво красным цветом змеился, как пленённый, столб дыма. Мейнхард поднял взгляд. Его тёмные глаза устремились на Мартина. Тот вдруг ощутил странную апатию, язык затвердел во рту, словно туда сунули лопату. Мужик, лет пятидесяти на вид, всем телом повернулся к Мартину так внезапно, что тот выпустил из рук на пол свой рюкзак и ящик.

- Извините, но с какой целью вы сюда прибыли? - спросил. - И как вы вообще прошли мимо охраны?

- Какой охраны? – опешил Мартин. – Я никакого шлагбаума не заметил. И никакого пограничного столба. Машина моя сломалась, тормоза отказали, я её оставил и пошёл дальше пешком. Жаль, большая часть снаряжения так и осталась там, сушильный аппарат и ещё… - Он перечислил кучу лабораторного оборудования.

- Ну, посмотрим! – был короткий ответ. - Прямо как сглазил твою машину кто-то… Мхх… Впервые слышу, очень странно, придумал бы что-нибудь получше, - посоветовал он Мартину, кратко просмотрев его документы.

- У вас тут порядки прямо как в Норвегии, - попытался Мартин взять дружеский тон.

Мейнхард скривился:

- В Норвегии уже давно нет никакого порядка!

- Как это? – удивился Мартин. – Такая высокоразвитая страна…

- Перестарались, видать, очень уж разжирели, прямо социальных обломовых понаделали, - отрезал Менхард с презрением.

Плюх, плюх… очищенные жёлтые картофелины так и падали в миску одна за другой. Женщина в чистом белом, отделанном кружевами, сарафане проворно чистила картошку. Эта женщина показалась Марину странной – она производила впечатление отдельно стоящей на клетчатой скатерти стола шахматной фигурки. Скоро почти целый мешок настрогает этой картошки. Мельком отметил про себя Мартин. Интересно, для кого она чистит столько? Машинально раздумывал он про себя, наблюдая за её ловкими руками. Тебе какое дело! Отвёл он взгляд от нее, быстро переведя его на Мейнхарда. Тот молчал, испытующе глядя на Мартина, словно ждал от него какого-то объяснения. Какого дьявола ему нужно от меня? Хоть убей, не пойму!

- Так кем же эти исследования тебе заказаны? - Снова воспылал в лице Мейнхарда интерес к Мартину. Мартин пожал плечами:

- Наш подотдел министерства окружающей среды заказал какие-то исследования. Я сам точно не знаю, что им нужно. Просто очередная заказанная работа.

-Заказанная работа? - Мейнхард недобро усмехнулся. – Так-таки просто, без объяснений, очень уж расплывчато звучит. – Он перелистывал рабочие документы Мартина. - О настоящей цели исследования тут ничего не сказано. Снова некий рабочий проект, ясно, ясно… Как хлеб наш насущный, европрект…

Тут вдруг трах-тарарах… какой-то шум. Все присутствующие уставились на женщину. Она порезала палец. Сама при этом даже не ойкнув . Только – кап-кап! – закапала кровь на картошку. Упавшая в углу у Ааду на пол винтовка, наконец, издала полагающийся ей выстрел. Кошка, до этого спокойно дремавшая, с фырканьем вскочила на все четыре лапы и бросилась к самому близко находящемуся от неё источнику шума, как алкоголик к самогонному аппарату – к голове несчастного Ааду, лежавшему рядом с упавшим ружьём.

- Да-а, - протянул Мейнхард, глядя на упавшее ружьё. – Раньше ружья-то были длиннее мужика, теперь, гляньте-ка, наоборот! - Он смерил глазами вытянувшегося по струнке Ааду, голову которого наподобие тюрбана венчал шипящий и урчащий белый кот, вращавший раздувшимся хвостом из стороны в сторону, как палкой. – Но, как всегда, у всех оруженосцев дурья башка! Ну да ладно, - он успокаивающе похлопал Ааду по плечу, - это к тебе не относится! Ты ведь у нас коротышечка, а ружье длиннюшечка! И он помог коту спуститься с головы Ааду на пол.

И тут Мейнхард расхохотался так зычно, что задрожали оконные рамы, а одно стекло пошло трещинами.

На платье у женщины блестели кровавым узором капли крови, словно пришитые подслеповатыми глазами не на месте, красные пуговицы.

Какой-то шмель бился в оконное стекло за нарисованной за ним обещанной свободой. Мартин ощутил непреодолимое желание выпустить шмеля на волю. Но не осмелился. Сразу не осмелился. Потом, на почти негнущихся ногах всё-таки подошёл к окну и выпустил зудящее насекомое. Ему казалось, что все посмотрели на него, как на шута. Мартин мог поклясться, что чистившая картошку женщина прыснула со смеху. Сама при этом облизывая свой кровоточащий палец, высасывая из него кровь и быстро пряча его в подол сарафана.

Мейнхард нарушил восстановившуюся тишину, разбив её на осколки своим зычным голосом:

- Хватит! Лучше покажи нам то место на карте, откуда пришли! Ааду, а ты иди сюда, я покажу тебе, где находится твоя охраняемая дыра!

И Мартин показал, пояснил. Мейнхард «перевёл» указанное им на понятный Ааду язык:

- Здесь, на краю болота установишь шлагбаум, вроешь в землю два острых бревна. Обоюдоострые! Сначала их просмолишь, чтобы не сгнили, ясно? Возьми кого-то из местных на подмогу, если один не справишься. Ясно?

- Да-да! Будет сделано, как надо, я первым делом… - лепетал он, приглаживая ёжик волос на голове.

- А вы, какой веры будете? – внезапно обернулся Мейнхард к Мартину и в упор глядя на него. – Городской или деревенской? - На что Мартин смог только пожать плечами. – М-даа, многие вообще пустоверы, - кисло констатировал он. – Это значит, что если не на чьей стороне, то против всех. Или попросту качающийся маятник! – заключил он.

Мейнхард подул на ладони. Снова, подрагивая плечами, подошёл к столу. Проходя мимо окна, он подышал на потрескавшееся стекло, которое, тихонько похрустывая, вдруг стало совсем как новенькое.

Хлюпс! – шлёпнулась очередная картофелина в миску.

- Так. Так значит, я должен вас ознакомить с нашим производственным объектом? – перелистал Мейнхард бумаги Мартина ещё раз.

- Да, так меня уполномочили.

- Хорошенькое дело - уполномочили, а вдруг у нас здесь ракетные базы или ядерная станция… впрочем, таких нет, степень секретности нулевая. - Мартин исподлобья покосился на говорившего: К чему тогда эти охранники? Почему его сюда отконвоировали? Мейнхард, словно угадав его мысли, продолжал – Не подумайте, что у нас здесь жизнь идёт своим чередом – это тем более требует усиленной охраны! - Он мимоходом взглянул на всё ещё молчащего кота, - Кстати, а где вы собираетесь переночевать?

- В палатке, естественно, - бросил взгляд Мартин на валявшийся у входа распотрошенный рюкзак.

- Свои вещи спокойно можете оставить здесь. Можете остановиться в том пустующем сейчас доме рядом, - Мейнхард показал на рядом стоящий дом. – Если он вас, конечно, устраивает. Прямо как под бдительное око. Размышлял Мартин, вспомнив о красующемся на доме оке. – Пусть так, - выдавил он из себя. – Только предупреждаю, - продолжал Мейнхард. - В доме нет электричества. Сейчас, по крайней мере. Собравшийся было идти, Мартин замешкался. И тут услышал – У нас здесь есть своя подстанция и электростанция, сейчас отключенные, но мы их восстановим, - Мейнхард воинственно поднял палец . – Причём, обе независимые! - Мартину показалось, что он ещё хотел добавить – Вот вам! – Но тот громко произнёс: Вот так в наши дни одним движением избавляются от возникшего хаоса!

- Интересно, от какого же? – опять на всякий случай присел на скамью Мартин.

- Нужно просто выключить электричество. Вот вам и всех аминей-аминь! Это ещё и проще, чем отключить память, которая и так, сама по себе, лишний груз, - заявил он.

- Вы имеете в виду свободное падение человеческой энергии? Или, может, усвоенную беспомощность? – попытался сбить с толку Тарка Мейнхарда Мартин.

-Энергию? - усмехнувшись. - Её ведь, как известно, много видов. Тесла много мог бы рассказать нам об этом, жаль, нет его в живых. - Мейнхард, вдохновлённый собственными словами, мерял шагами комнату, кот верноподданически тёрся о его ноги, очевидно, надеясь в любой опасности найти защиту у своего хозяина, что и выразил своим громким «Мяу!» - Да-да! – подтвердил Мейнхард. – Возьмите, к примеру, кошек, они ведь носители энергии, особенно, когда шляются сами по себе в природе, выискивая добычу. Их мурлыканье – это барометр, фиксирующий баланс равновесия между человеком и природой. – Мейнхард опустился на колени и потрепал кошку. И молчавший до этого мышиный король во всю размурлыкался на эти слова. – Вот так-то, - Мейнхард снова поднялся во весь рост. – А пока что, - он обернулся к Ааду. – Возьми-ка керосиновую лампу, научи нашего гостя, как нужно ей пользоваться. – Ааду шустро бросился в прихожую выполнять приказ.

- Значит, так. Сколько у вас пойдёт времени на то, чтобы всё проверить? Неделя, две?

- Неделя, самое большее, две. – Мартин приготовился уходить. Мейнхартовское «выканье» начинало действовать ему на нервы, напоминая своим безвкусием пригоревший блинчик с вареньем.

- Ну, ладно. Вы тут пока осмотритесь, а я пойду, проветрю немного дом ваш, наведу там порядок. – Мейнхард поднялся . Давая понять, что аудиенция закончилась. – Питаться будете у нас, три раза в день.

- Сколько это будет мне стоить?

- У вас нет для этого подходящей валюты, оставим это, - он быстро что-то черкнул на бумаге, выхватил из кармана печать, шлёпнул. – Это ваш ордер. Прошу.

- Даже так? – усмехнулся Мартин, засовывая, однако, бумагу в боковой карман за пазухой.

- Это как у всех, - пожал плечами Мейнхард. – Как и в любом правовом государстве, у каждого гражданина есть паспорт. А у нас ещё каждый достигший семилетнего возраста получает свой резак.

- Это ещё что такое?

- Финский нож.

- И что же в этом хорошего? – с сомнением протянул Мартин.

- Чтобы уметь с этим обходиться, защищаться, в случае чего .

- А серебряной ложечки новорожденным у вас не полагается? – с лёгкой издёвкой спросил Мартин. Мейнхард на это улыбнулся ему, как дурачку: Берите выше, мой друг, у нас золотая ложечка полагается каждому новорожденному. Что кое-что уже значит.

Мартин, уже оборачиваясь в дверях, спросил, торопясь:

- А как мне заряжать мой телефон? И аккумулятор машины? Он ведь совсем пустой, и угнать ничего не стоит.

- Можете ключи от машины оставить здесь, я распоряжусь насчёт машины, вам её доставят, я позвоню куда надо. – Пообещал Мейнхард, позванивая протянутыми ему Мартином ключами.

Мартин на секунду представил себе пустующий школьный дом. Ладно сбитое строение, где тишина звенит оставившими его ребячьими голосами. Он таких повидал немало. Заброшенных, отверженных дворцов мудрости. Читал промокшие школьные дневники, видел эти, застывшие пластами, мгновения времени, сгрудившиеся теперь в фотографии класса. И всегда ловил себя на мысли: что теперь стало с этими людьми? Как их судьбы прокатились по дорогам времени? Много ли их теперь осталось в живых? Стали ли кровными врагами или остались друзьями? Да и вообще живут ли ещё на родине?

- И с ружьём в дом не входить! Это законодательство ещё помнишь? - услышал он укоризненное, прежде, чем захлопнулась вслед за этим тяжёлая сосновая дверь, скрывшая за собой и Ааду.

При беглом осмотре своего жилища Мартин заметил за домом железную лестницу, ведущую мимо чердака почти до самой трубы. И ещё открытое окно в доме напротив. Само по себе

открытое. Мартин посмотрел на улицу. Никого там не увидел. Совсем безлюдная, как ночное кладбище. Некий план действий созрел у Мартина в мгновение ока. Он спустился вниз, почти ползком стал пробираться к окну. Короткая стерня противно, до крови царапала подбородок и ниже, горло.

Из открытого окна были слышны довольно отчётливые голоса:

- Я бы не стал доверять этому мужику, нужно его хорошенько проверить! – это был голос Ааду.

- Согласен, вот ты и проследи за ним!

- Не спущу с него глаз, ни днём, ни ночью! – с готовностью откликнулся Ааду.

Тут их голоса прервал телефонный звонок. «Назови мне свой номер! Номер телефона» - опять голос Ааду. «Да!... - и через некоторое время его пояснение: «Крабанатт звонил!» - «Куда он тебя посылает? Кого охранять?» - это был уже голос Мейнхарда. Ааду что-то долго стал объяснять ему, но плохо было слышно, Мартин не понял его, но зато услышал, как Мейнхард ответил ему: «Ни в коем случае никого не надо посылать на эти розыски, достаточно и одного Крабанатта! Понял? – Но как же?... пролепетал Ааду.

Больше Мартин уже ничего не услышал. Окно вдруг с грохотом захлопнулось. Кто-то ещё из-за звенящего окна уставился прямо ему в лицо – это была женщина, только что кончившая чистить картошку. Сузив глаза и пытливо всматриваясь в его лицо.

Мартин был готов ко всему – к ругани, визгу – но только не к этому: женщина улыбалась ему. Потом качнула головой: уходи!

Мартин только сейчас отметил: женщина, по-видимому, была когда-то очень красива. Мелькнувшая на её лице улыбка преобразила его красотой. Оно и сейчас было маняще привлекательным.

Мартин отполз подальше, к кустам роз. Где, поднявшись во весь рост, бросился наутёк. Если бы он сейчас вышел, то нос к носу столкнулся бы с Ааду, кричавшим в мобильник: « Да, сейчас выхожу!» и, едва не задев его своим ружьем, бросившимся куда-то бежать. Совсем как маленький букашка. Эдакий прыткий жучок. Похожий на священного египетского жука-скарабея. Некстати оказавшегося в здешних болотах. Здесь он мальчик на побегушках. Верный подручный Мейнхарда. С болтающимся на спине незаменимым ружьём, оставляющим на сельской дороге след.

На какое-то мгновение Мартин оглянулся назад. Чей-то взгляд уставился на него и долго смотрел – пока он, сдавшись, не опустил глаза. Его даже охватила робость, будто на него уставилось то самое, всевидящее око. Наконец, он, как бы очнувшись от этого слепящего ока, обнаружил себя прямо-таки в геометрической проекции 3Д, колышущимся жёлтым ирисом внутри большого чёрного зрачка. Как Мартину показалось – немерцающим – даже днём светящимся, как пламя, как вечный маяк.

Он узнал его значение, вернее, казалось, что узнал. Хотя – кое-что оставалось неясным. Отсутствовал окружающий его треугольник.

Неужели только его, чужака, буравя и зорко преследуя? Как око Одина.

Глава 3

- Вот! Дождались! Наконец-то  настоящий труп!  И прямо в наших угодьях!

- Где?! -  задорно воскликнул кто-то. -  Пусть подгребает  смелей  – зови и второго тоже! У нас для него прямо почётное место наготове! 

Свободный стул шумно   подлетел к ногам  стремительно вошедшей женщины.  У столь любезно подставившего стул человека  под глазом красовался изрядный синяк.

 Мужиковатый насмешник откровенно хихикал, в то время, как остальные в мундирах -  рассевшиеся в креслах полицейские  - старательно прятали свои усмешки.  Что им не очень-то удалось. 

Вошедшая смешно сморщила свой очаровательно веснушчатый носик:

- Знаете, господа товарищи, ваши плоские шуточки  достанут вас однажды вместе с неизвестным следователем в общей могиле, вот что я вам скажу!  И я  уж на эту могилу венок не возложу, это факт!

Послышался  мужицкий ропот – шутка повисла в воздухе.  Униженно-вербально попав прямо в яйца. 

И хорошенький женский, сексуально на пять с плюсом, задик твёрдо уселся  на стул.

Шло очередное утреннее собрание в полицейском управлении.  Майре, как обычно, явилась на него с опозданием – её ночи, начиная с лета,  всегда недопустимо растягивались, превышая порог  утренней повседневности.  Так, по крайней мере, считали все её коллеги мужского пола, хотя ни одному из них  не довелось  насладиться её любовными утехами – это тем более распаляло страсти посудачить на её счёт.  И только один из них, стоявший в сторонке от ржавших мужиков, сохранял деловитость и спокойствие.

- Что ещё за труп? – проворно развернулся в сторону  Майре  высокий кожаный конторский стул, и беспокойно ёрзавший на нём, как на горячих углях, мужской торс ещё и напружинился.

- Местный участковый доложил,  недалёкий умишком, надо сказать.

- Прямо так и доложил?  - комиссар удивлённо вскинул брови.  – Мхх…  прямо сам Крабанатт.  Довольно странно для него, -  просматривал начальник протянутый ему вахтенный журнал. -  Давненько не случалось ничего криминального в этом  Заболотье. За исключением, конечно,  нераскрытых, латентных, преступлений .  Да они ведь нам не всё и докладывают, сами расхлёбывают свои делишки. Не хотелось бы оказаться у них подсудимым.

Лео поглаживал пальцем свой светлый летний костюм, почти незаметным щелчком  отослав в полёт какую-то тычинку на лацкане.

 Весь этот сыр-бор происходил в Вереляхедаском полицейском управлении.  Внешне вполне добротного вида кирпичном здании типового проекта, на первом этаже которого располагались комнаты допроса и арестное помещение на тридцать персон.

Комиссар подводил случившееся ночью происшествие к финалу.

- Сообщаю, к сведению всех присутствующих! Заслуженный бандит по прозвищу Клык у нас внизу в арестантской.  Беснуется как чёрт, требуя адвоката. Никого другого в камеру не допускает – вышвыривает за дверь.  Никого, поэтому, к нему не подселять. А то, неровен час, придётся скорую вызывать. Ясно?  

По залу пронёсся одобрительный шумок и послышались вопросы «Кто его поймал? За что взяли?  Уже на свободе?»

- Напрасно подтруниваете, человек это опасный, имеющий большие связи в подпольном мире, -  растянул в кислой гримасе лицо Лео, в ответ на раздавшиеся советы:  «Тогда его следует быстренько закопать, отравить к своим, от греха подальше». -   Позже, позже. Я разберусь с ним персонально, - сдвинул Лео брови. – Дайте нам только  вернуться  из Заболотья.

 Кто-то порывисто схватил его за руку:

-  Это так называемый Клык? – спросила Майре. – Да кто он вообще такой? И почему к нему такое сногсшибательное внимание?!

- Не кипятись. Всему своё время. Пусть подождёт, дозреет.  Дожарится, как говорится, дойдёт до кондиции,  ожидаючи. Нам останется только разрезать его на куски, - разоткровенничался Лео,  махнув нетерпеливо рукой. – Впрочем, полагаю, этому отморозку может помочь только одна  порядочная лоботомия. Ведь речь идёт о матёром грабителе.  – Эй, Майре! – собираясь уйти,  обернулся он к ней  через плечо. – Возьми с собой  болотные сапоги, - и устремляясь к выходу. – На парковке встретимся! – эхом донеслось уже из спускавшегося вниз лифта.

***

Через пятнадцать минут переодевшийся Лео разглядывал на парковке столпившийся там народ. 

- Ну, кажется всё океюшки! Двигаем  в эту Заболотье, да пооперативней-ка, живо! Где эксперт?  Труповозка наготове?  

- Независимо от вскрытости и раскрытости   - завсегда готовы транспортировать труп, куда угодно! - каламбурил судебный медэксперт.

- Забудьте свои студенческие шуточки! - Лео вопросительно поднял брови. – Вскрывать можете свои домашние отношения, а здесь речь идёт об экспертной оценке  серьезных предварительных данных!  - И уже серьёзно взвешивая состав команды, отмечая недостающие в ней звенья, добавил – Где служебная собака с её поводырём?  Где же эти зверюги шатаются?

«Зверюги», как их назвал начальник,  в лице быстро подоспевшего,  второпях заглатывающего пирожок, с немецкой овчаркой на поводке сержанта, как две капли воды похожего на свою псину, стали по струнке.

- Собака весьма уважаемая личность, - подчеркнул Лео, осматривая обнюхивающего его штанину волка. – Пусть садится с нами в машину.

- С вами?! – уточнил собачий поводырь,  надеясь, что он в данном случае не менее важная персона.

- Нет, с лейтенантом.  Майре, ты садишься со мной! А вы отправитесь с  труповозкой, то есть с автобусом, - смерил он взглядом собачьего поводыря и медэкперта, непроизвольно стягивая в кривой гримасе губы.  – Чтобы псина, чего доброго, не заскучала.  У меня, к тому же, есть бутерброд с колбасой.

Майре сдержанно улыбнулась – начальник острил в её честь. Впрочем, приказ начальства всегда к исполнению. Его бремя, в данном случае на языке меэксперта и собачьего поводыря, означало только одно – отрубить их как топором. 

-Лео, чёртов Лео! Ну, прямо иволга, зашибись! –  закричали им в окно столпившиеся коллеги, с завистью косясь  на стройные ноги усаживающейся в машину с комиссаром  Майре.  Субординация прошлась по их плечам дружески,  по-свойски, хотя не без оттенка униженного  обязанностью подчиняться достоинства.

***

Ровно в 8.30 утра по арестантскому времени  заключённый по прозвищу Клык  в своей четырехместной камере точил перед мутным жестяным зеркалом свои зубья. Орудуя  в  столь жизненно важной и тщательно замаскированной акции приспособленным для этой цели треугольным напильником. 

На такие мелочи, как до боли ему знакомое ему, как подследственному, постукивание на утреннюю побудку  связкой ключей в дверь и, к тому же, немало отсидев  в этом доме с его  мнимым одиночеством , оказавшемся, однако, довольно сильно жалящим пчелиным ульем,  он уже не реагировал   –  но, тем не менее,  сподобился двум каким-то фраерам, приведённым на вытрезвление, быстренько сделать ноги.  

От таких и подобных этому действий у него  со временем, как обострённое чутьё, выработались столь же обострённые, покосившиеся, прямо-таки акульи зубы – чтобы при случае лучше ухватиться в атаке, легче вырвать ребра из мяса противника. Это были, можно сказать, двадцать его собственных,  белоснежных и сохранившихся, несмотря ни на что,  боевых  орудий, которых тюремщики не в состоянии были лишить его.  От восьми, у него отсутствующих, ему, правда, пришлось отказаться, выплюнув их вместе с кровью после очередной драки . Он скорчил рожу своей, чертовски поредевшей улыбке в зеркале. 

Клык растянулся на своём твёрдом лежаке. Его взгляд на мгновение упёрся в потолок.  На нём были глубоко процарапанные слова:  воровской закон номер один – законы существуют для того, чтобы их нарушать.   Закон номер два: как и всё предыдущее, здесь написанное.   Внутренне согласившись с этим, он кивнул головой. Законы как дышло – куда повернёшь, туда и вышло. Причём, всякие. Как писаные законодательства, так и общественно-согласительные. В то же время его передёрнуло, ему показалось, что текст издевается над ним.  Подчёркивая его положение. Клык нервно соскочил на пол. Снова от звонка до звонка сидеть? Нет, чёрт побери,  он не позволит снова упечь его за решётку! Извинений тоже от него не дождутся!  Эти ментовские  сволочи - да ни за что в жизни!  Которые годами портили ему его подпольную малину. Подшивая папки с делами несовершённых им преступлений, как храбрые портняжки!  Так ему, по крайней мере, рисовалось в его воспалённом  злобой мозгу.

Мускулистости и хваткости этому мужику не занимать,  уж побольше, во всяком случае, чем пустобольства.  Да и как же иначе смог бы он пробиться, став авторитетом в своём округе!  Клык сунул палец в рот и посмотрел в своё отражение в мутном зеркале, вполне одобрившим его жест.

Его неоднократно бомбили вопросами:  Как тебе всегда удаётся во всех тюремных, да и прочих передрягах с законом выходить сухим из воды?  Он мог бы ответить на это:  я всегда больше слушал, что говорят другие, чем снисходил до болтовни…  Ибо его длительное тюремное мото гласило: рот держи застёгнутым на молнию, а хвостик её -  всегда в своей руке.  И сам же ёрничал над своими словами.

Например, так:  долго его в этом подвале не продержат. Работа ведь ещё не закончена. И для её завершения он человек необходимый. В этом можно не сомневаться. Почти…  Хотя работодателя своего он побаивался. Впервые в своей пёстро-лоскутной жизни. Впрочем,  что уж совершенно не в его духе – впервые он чувствовал себя совершенно свободным. Ибо ему не приходилось  скрывать свой насильственный нрав.  Улыбаться лицом, пряча свою злобу за вежливостью. Наоборот,  он казался своему наёмнику даже мелковатым.  Он от нечего делать стал раскладывать свои замусоленные карты.  Невольно  ему в  глаза снова и снова выпадала с обтрёпанными краями крестовая дама.

И зачем ему только нужно было заходить в этот бордель! К тому же, в этом дурацком квадрате, в этом единственном в такой глуши культурном заведении – не состоявшем, тем самым, ни под усиленной охраной, ни даже под просто вниманием – тем не менее, в постоянно аварийном состоянии, на котором вывеска: не лапай! И что самое ужасное, он ведь одному из тех, в пальто,  заехал по морде. Прямо-таки порядочный фонарь засветил. Впрочем, вряд ли те проститутки будут теперь свидетельствовать против него. А те измочаленные клиенты, их избитые физиономии? А разгромленный бордельный бар? А громогласное физическое предупреждение ментам?  Нет, такие дурацкие шуточки не останутся без последствий. К дьяволу! Лучше бы уж сразу! А то эта нудная, как зубная боль, тягомотина, лучше бы уж сразу штрафные танки,  размечтался Клык в своём позднем раскаянии.  Он и не подозревал, насколько близок он был к исполнению своих желаний….   

Впрочем,  физической смерти он не так боялся, как вот этого, следующего за этим неизвестного жуткого бдения по ночам. Особенно теперь, после  заключения странного договора на перекрёстке семи дорог. Отдав заказчику три капли крови и свою душу.  Сочтя это всё поначалу дурацкой шуткой. Но нет! Заказчик не давал ему покоя.  Постоянно отыскивая его и ежечасно зная, где в данный момент Клык находится.   И какой же властью обладал этот заказчик!  Даже самые заядлые дружбаны-рецидивисты заноют:  пожалуйста, спасибо!  Да и он был не умнее!

Клык остро прислушивался, как шептались между собой охранники:

- Этот рецидивист всё равно скоро выйдет, адвокат уже звонил

- Спокойней будет, - бубнил второй, очевидно, с набитым ртом. -  Остоебенили  эти бузилы, хреновый контингент.

- И то верно! Пива хочешь?

- А то!! Надзирательская  работёнка – просто зашибись …

Оба весело расхохотались. Точку этому диалогу послужил щелчок открываемой пивной банки.

Спустя несколько часов раздался до боли знакомый скрежет. В открытую дверь гаркнули: «На выход, с вещами!»

Клык криво усмехнулся: заказчик не соврал, значит, он всё-таки нужный ему человек. Надолго ли?  Он не питал особых иллюзий. Ему нужно было как можно быстрее доказать, чего он стоит, особенно свою необходимость. Иначе и в самом деле фенита… 

    

Околдованная деревня поэта

На пороге лета читателей заинтриговала одна странная книга, вышедшая из-под пера писателя по имени Тавет Атлас «Сотня околдованных избушек».

ИНДРЕК СЯРГ, филолог

Автор и ранее издавал несколько сборников в прозе и в стихах, за что в прошлом году был удостоен эстонской литературной премии в области жанра фантастики «Сталкер».  Премию с таким звучным названием присуждают исключительно за признание читателей, а не по распределению официального жюри. Уже одно это могло послужить достаточной причиной, чтобы заглянуть в книгу.

Метафорические дебри

Вдобавок ко всему речь идет о романе-фэнтези с этнографическим содержанием, как следует из  авторского определения,  это «крайне наивная и слегка криминальная потешная сказка».   В контексте этно-фантастики можно ведь говорить о чём-то глубоко существенном, указывая на связи времён и образов мышления,  достучаться  до тайных глубин души?  Вопреки современному инфо-буму и не взирая на отголоски дня.

Где-то в заброшенных краях «на краю болота,  погрязнув в топях»  затерялась выдуманная Атласом своеобразная  фантастическая деревенька.   Мануфактурное производство (мёд и торф) поддерживает  достаток и в какой-то мере  разумные  отношения людей  местного микро-общества. Вдобавок тамошний сельский вожак оказывает как местному населению, так и городскому люду кое-какие медицинские услуги давно забытыми народными средствами с помощью лечебных трав и заклинаний.  К этому как бы гармоничному укладу жизни приноравливается и прибывший из города главный герой повествования по имени Мартин, который вскоре, однако, начинает осознавать и опасности перегибов прошлого местных порядков  и трудности адаптации новизны возникающего из новых хищнических законов времени. Деревеньке придаёт мистицизма и её почти недоступное расположение на болотном островке, где совершаются особо сакральные ритуалы и лечатся особо тяжкие болезни.  Там и Мартин становится своего рода учеником колдуна, у которого появляется третий глаз и способность  предсказывать будущее.  Забегая вперед, можно сказать, что в конце книги, после обязательной для экшенфильма  бойни в конце,  Мартин таки становится новым вожаком деревни, сватающимся к прекрасной дочери колдуна.  А сама деревенька, в результате изощрённых действий новоявленного шамана и «творца современного образа мыслей»  превращается в груду обломков, и оправится ли она после всего этого, выяснится, пожалуй, в следующей книге . За всеми этими событиями угадывается  большая мировая политика, так что под конец  на торфянике сталкиваются противоборствующие «дружеские воинские подразделения» по меньшей мере двух крупных мировых держав.  Мировая бойня, к счастью, всё-таки не происходит, и  в гибели деревеньки виновными оказываются свои же местные «хозяева жизни».

Самым ярким «козырем» всего романа является рельефно выраженный особый стиль всего повествования,  писательская манера автора, которую не спутаешь ни с какой другой. Тавет Атлас  предстаёт здесь изобразительным генератором, прямо как создатель своего рода атомной станции. Он как бы не может выражаться обычным языком,  обязательно создавая необычные сравнения и метафоры. Мартину виделись во рту этого человека пропитые им фары машин, окна не купленных, оставшихся недостроенными домов. /… /Прислонившийся к забору сгорбленный старик смотрел сквозь него. Как в пустой оконной раме Мартин стоял перед ним словно мешающая человеку занавеска.

К концу книги диалог выступает на первый план, замещая образы, стремясь как бы опередить и темп самих событий, и темп чтения.  В противоположность этому в начале книги  читатель должен  продираться сквозь созданные автором дебри образов, не сразу схватывая суть происходящего.

Фантастический эпос печали

Всё это указывает на то, что автор по сути больше сценарист, поэт или даже народный певец, которому просто пришлось  излагать эпическими образами мышления большую поэтическую песнь.  Образность сказанного у автора зачастую больше замещает саму событийность, а диалоги прерываются и начинают странным и нелогичным образом превращаться в поэтические  отрывки.  На описание развития характера или образа мышления героя автор не особо тратит время – пусть читатель своими силами добирается с помощью образов, диалогов и мистики до сути того, что хотел сказать автор.

А может быть, «Сотня околдованных избушек»  в своей глубинной сути не столько роман, сколько  фантазийный народно-сказательный эпос печали по  старинным деревенькам с их сельским укладом?

Перевела Людмила Кокк

Источник: http://digileht.maaleht.delfi.ee/kultuur/lugemiselamus-luuletaja-noiduskula?id=75469823

   

https://www.rahvaraamat.ee/p/sadakond-n%C3%B5iutud-suitsukest/771333/et?isbn=9789949388783

 

         

Танец

Ты танцуешь,
 в музыке, в невесомости.
 На цыпочках игриво танцуешь.
 Бабочки порхают в животе,
 декольте доминирует в воздухе.

 Мой уверенный шаг,
 атакующий Ритм!
 В унисон и отдельно 
 дышат наши тела.

 Я не отступлюсь,
 ступая назад 
 и взяв тебя на руки.

 Мягкий паркет
 Как трава, что ласкает нам ноги...

 Вау!

 Ближе!
 Пожалуйста, ближе!
 Вот так!
 Приди же ко мне!

 Какой идиот вдруг выключил свет ?

 Твой рот мои клятвы закроет...

 - А туфелки ты не носишь?
 Мои содатские сапоги на шнуровке
 Никак не поймут , удивляются,
 Почему ни разу не наступили 
 На твои игривые пальцы?

 - У королев не бывает ног,-
 Сквозь улыбку услышать смог.
 И слегка прикусив мне ухо,
 Сердце моё зафутболила глухо! 

 И снова с улыбкой: 
 - Потанцуем ещё.
 Моя глупышка...
 Моя любимая...
 Мой огненный овен
 по зодиаку...

 Счастье шагает рядом ,
 улыбается,
 приподнимает шляпу,
 желает удачи.

Перевод Надежда Катаева-Валк

Пожелай мне удачи

Ты хотя бы во сне
 Пожелай мне удачу,
 Пожелай мне удачу,
 Пока не назначен
 Предстоящий уход,
 Посмотри на меня -
 Я и есть тот мужчина 
 Со  взглядом утреннего тумана,
 Дурачась,  показывающей язык, 
 Через  петельку  пуговицы.

 Многих из нас увезут –
 Множество душ желающих
 Умереть особенно  гордо !
 Мало теперь стариков ...
 Большинство -  молодые, горячие,
 Таких пока что хватает.

 Но хотя бы во сне
 Пожелай мне удачу!
 Пожелай мне удачу,
 Пока не назначен
 Предстоящий уход!
 Посмотри на меня -
 Я и есть тот мужчина 
 Со взглядом утреннего тумана,
 С улыбкой,  показывающей язык, 
 Через петельку  пуговицы.

 И грохочет марш!
 Всех маршалов колят
 Их жезлы,
 Починимся приказу
 Маршировать!
 Маршируй, маршируй же,  сволочь!

 Но во сне
 Пожелай мне удачу !
 Пожелай мне удачу
 Пока не назначен
 Предстоящий уход.
 Посмотри на меня - 
 Я и есть тот мужчина 
 Со   взглядом утреннего тумана
 Дурачась,  показывающей язык, 
 Через петльку  пуговицы.

 Так часто дождь идёт наоборот в небеса
 Мы ползём, распахав эту землю.
 В гязной жиже сердца 
 Обнажённо стучат,
 Вспороты и кровоточат.
  
 Ты хотя бы во сне
 Пожелай мне удачу!
 Пожелай мне удачу,
 Пока не назначен
 Предстоящий уход,
 Посмотри на меня - 
 Я и есть тот мужчина 
 Со взглядом утреннего тумана,
 С улыбкой, показывающий язык, 
 Через петельку  пуговицы.

 Если вдруг я вернусь,
 Седой и больной
 Одна нога короче другой
 И бинтами затянута до   онемения...
 Усмешка   повиснет в петле
 пуговицы

Перевод Надежда Катаева-Валк


Моё кладбище, мой самогонный аппарат

Февраль снаружи 

 Минус  двадцать пять
 Нет
 не пойду я в сторону пивнушки
 во-первых -  рано
 во-вторых имею
 домашний самогонный аппарат
 Он самодельный
 Он  добротно  слажен
 споил и пережил три поколенья
 И  у меня ещё бутылок пять
 добра, которое прогнал я дважды
 через домашний самогонный аппарат
 И холода в костях как не бывало
 когда  голоток -  не сорок магазинных
 а  градусов убойных -  шестьдесят
 Сижу я  на кладбищенской скамейке
 здесь мало кто мне может помешать
 Могильщик прежде раздобудет доски
 надгробные из ржавого металла
 на них он запалит огонь свой вечный
 Ворон  обматюгает и  отгонит
 пускай орут и стынут эти твари
 на рассоянии хотя бы  трёх деревьев
 Заколенело всё  копать пока  нельзя
 земля никак не принимает кирку
 Окликннул бедолагу
 предлагаю
 решение промозглого вопроса
 По ходу разъясняю бедолаге
 все тонкости
 изготовленья самогона
 Как  обеспечить быстрое броженье
 словно оргазм
 томатной пастой  в кровь
 его вколоть
 Какое-то замшелое пальто
 к нам приблизижается
 попутно шлёт проклятья
 Наверно сторож
 кладбищенский
 он выглядит неважно
 Начальником на кладбище быть плохо –
 уж больно холодно
 Я угостил его и  разъяснил
 Систему охлаждения водой
 В домашнем самогонном аппарате
 Взял два глотка и к нам было подсел
 но оказалось больше не выносит
 Да ну его
 сидим опять вдвоём
 Тут подгребла к нам парочка-
 патруль
 Они обычно парочкой гуляют
 Я объясняю им, чтоб тоже знали
 как гонят настоящий самогон
 Как избавляются от  масел от сивухи
 используя  для фильтра просто уголь
 обычный активированный уголь
 После четвёртого глотка они садятся
 и первым тот, кто старше по погонам
 Субординация у них – в погонах люди.
 Скамейки нам на четверых хватило
 Я рассказал им как его построить
 Домашний самогонный аппарат
 Машина полицейская  качалась на ветру
 На  двери  сонно плыл плакат –
 обрывки от Мадонны
 Я больше слова не скажу про самогонный аппарат
 скажу пожалуй лишь о самогоне
 Я - местный
 родом
 из  могилы номер тридцать три
 Со мной  теперь ещё
 четыре мёрзлых трупа
 Февраль снаружи
 минус двадцать пять
 Всё кладбище во тьме,
 не место тут гулять
 Даже на призрака
 спешащего  в свой дом
 такая явь наводит смертный ужас

2010

Перевод Надежда Катаева-Валк


Прощальная песня

Но во сне:

пожелай мне удачи,
пока не назначен предстоящий уход.
Посмотри на меня -
я и есть тот мужчина со взглядом утреннего тумана,
с улыбкой показывающей язык через петельку пуговицы.


Многих из нас увезут –
множество душ желающих умереть особенно гордо !
Мало теперь стариков ,
большинство - молодые, горячие и таких пока что хватает.


Но во сне:

пожелай мне удачи,
пока не назначен предстоящий уход.
Посмотри на меня -
я и есть тот мужчина со взглядом утреннего тумана,
с улыбкой показывающей язык через петельку пуговицы.

Грохочет марш!
Всех маршалов колят их жезлы,
Подчинимся приказу - маршировать!
Маршируй, маршируй же, сволочь!


Но во сне:

пожелай мне удачи,
пока не назначен предстоящий уход.
Посмотри на меня - 
я и есть тот мужчина со взглядом утреннего тумана
с улыбкой показывающей язык через петельку пуговицы.


Так часто дождь идёт наоборот - в небеса.
Мы ползём, распахав эту землю.
В грязной жиже сердца обнажённо стучат,
Вспороты и кровоточат.


Но во сне:

пожелай мне удачи,пока не назначен предстоящий уход,
Посмотри на меня - я и есть тот мужчина в тёмных очках чернее ночи,
с улыбкой показывающий язык через петельку пуговицы.


Если вдруг я вернусь...
Одна нога короче другой
И бинтами затянута до онемения.
Усмешка повиснет в петле пуговицы.

Перевод Надежда Катаева-Валк

Она была похожа на рояль

 Bel canto!
 Она    была  похожа на рояль
 Она ждала с полуоткрытой  крышкой
 Всю жизнь его
  не игрока-мальчишку
 а музыканта  -  Пианиста своего
 Он смог бы из неё извлечь  напев
 неповторимый
 ей же незнакомый
 создать симфонии
 замедлить время бег
 Открыть вибрации в звучании мелодий
 И он пришёл
 Он страсти не скрывал
 Ударил  по всем клавишам
 Её  околдовал
 Приподнял шляпу
 покидая дом
 То было поздней ночь
 в предрассветье
 Забыл перчалку  на рояле том
 из шёлка белого
 за ней вернувшись в дом
 он самого себя  забыл на этом месте
 Но никак не: stilo rappresentativo!

Перевод Надежда Катаева-Валк

http://konkurs.itrex.ru/competitor/5903

http://www.slideshare.net/curiositypower/v-29542115

Колибри

 Крылышки расправлены к полёту
 Замиранье
 крошечного сердца
 Ртутью кровь проносится по кругу
 кровообращенья  нежной птички
 Словно
 первые слова ребёнка
 щебетанье в клювике и трели
 мур-мур-мур
 крылатого котёнка
 Ты присела на ладонь  моей души
 птичка нежная
 присела на мгновенье
 Больше ровным счётом
 ничего
 только чувство
 и прикосновенье
 только лёкость охватила тело
 невесомость  пока птичка пела
 взлёт души
 и больше ничего
 нежности  мгновенья в мирозданьи
 Брошено на память мне перо
 было этой птичкой на прощанье
 чтобы написал  воспоминанья
 В небо взмыла  набирая высоту
 крылья наполняя дуновеньем
 жизни новой
 Ты в одно мгновенье
 Всё решила на исходе дня -
 распластать
 распятть
 забыть
 оставить
 на Земле отверженных
 меня
 Одиночество испившие Глаза
 пальцы – в них прикосновения Печали
 были вынуждены
 воспринять
 то, что не возможно
 рассказать
 ПОСЛЕДНЮЮ СЦЕНУ ОБМАНА
 Потолок пространства в вышине
 в наше общей клетке на стене
 только ключ
 находится   снаружи
 Нам  недосягаем этот ключик
 ни тебе  любимая ни мне

Перевод Надежда Катаева-Валк

http://konkurs.itrex.ru/competitor/5903

Ни крошки глупых сожалений и стыда

 Тра-та-та,  тра-та-та
 Бух!
 Девушка  играет в прятки
 сама с собой
 cпутником у неё кот,
 черный как ночь в шапке
 Этакий чертёнок
 кисю-мисю
 Вдруг
 грянул  гром
 деревья всхлипнули
 пригнутые   к земле
 и молния  разодрала
 небесный свод
 в косые шрамы
 Стена дождя  
 как неизбежность
 наступает
 всё ближе ближе
 Вот вплотную к телу
 приблизилась она
 Проскальзывая 
 сквозь одежды
 рука  мужчины
 влажная как дождь
 охватывает трепетное тело
 И туча грозная
 горошинами града
 Настойчиво бьёт в окна
 pазрывая
 стекла  живую плоть 
 как девственную плеву
 Ой- вскрики  словно
 звук
 разбитого стекла
 И девушка бежит схватив подмышку
 словно подушку чёрного кота
 Скорее в дом
 она  спешит  к  нему
 Пусть будет в теле след
 но голод  уталён
  безжалостным разрывом
 Теперь в душе её отныне и всегда
 ни крошки глупых сожалений и стыда
 В постели блеск зубов мурлыканье и  смех
 в сосках её остановилось время
 Природа  принуждая помнить пол
 хихикает с насмешкой над глупцом
 кто  мудрость мира изучил  но не учёл
 значенье тела
 Земля и женщина  уснув после дождя
 теперь парят в летящих облаках
 довольные  поливом та и эта
 Растёт зёрно
 и ночь идёт к рассвету
 Не спится лишь коту
 орёт  как будто март
 и мечется
 не справится с собою
 Я предложу ему
 пожалуйста  мой брат
 прими-ка
 валерьянки для покоя

( Перевод с эстонского:  Надежды Катаевой-Валк )

http://konkurs.itrex.ru/competitor/5903 
http://www.slideshare.net/curiositypower/v-29542115

Грустно - пушистый лайк

Безродная 

девочка
с неизвестной родословной


на тротуаре,
на надолбах льда 
ловила розовым язычком 
белые
холодные хлопья снега.

Заплетённой косичкой
была привязана к горю
как верёвка 
к языку
набатного колокола.

Она хотела,
мечтала страстно
стать чьей-нибудь 
собственностью. 

Потому что 
боялась 
ночных шорохов
невыносимых,
a днём -
проносящихся
в спешке мимо
прохожих.

Мечтала она,
чтобы кто-то, 
держа её крепко за руку,
однажды довёл 
до дорожного указателя: Жизнь.

Он купил бы мороженое,
сказал бы громко,
пусть даже немного в сердцах: Дитя моё!

И многое другое,
производное от основы 
этих двух сладких слов.

Но все эти кто-то,
проходившие мимо,
были у себя в гостях.


ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ...


Бездомный щенок
с непонятной родословной
ловил на тропинке,
на надолбах льда 
своим розовым язычком 
белые
холодные хлопья снега.

Будучи хвостиком
похожим на ёжик 
для чистки бутылок
привязан к горю 
как верёвка
к языку
набатного колокола.

Он ужасно хотел!
Он мечтал страстно 
стать чьей-нибудь
 собственностью,
потому что боялся 
ночных шорохов 
невыносимых!
А днём, 
проносящихся
в спешке мимо,
прохожих.

Тосковал и мечтал,
чтобы кто-то его,
держа крепко на поводке,
довёл до дорожного указателя: Жизнь.

Купил бы 
сосиску
и пирожок,
и капельку молока.

Сказал бы громко,
может даже немного сердясь: Мой дворняга.

И многое другое,
исходящее из основы 
этих двух 
сладких слов.

Мимо шла
прежняя 
безродная девочка 
с непонятной родословной.

Улыбаясь
воспоминаниям,
она хотела теперь
принадлежать 
только самой себе.

Она решила 
снять 
для Фейсбука
пушистого
бездомного щенка -
сделать грустную,
домашнюю фотку.

Девушка послала её на конто
знаменитых фамилий,
известных ников
своего одолженного 
родословного дерева
с просьбой 
лайкнуть.

Словно 
прося 
помиловать.

Но церкви
были холодными,
хотя и набиты 
людьми.

24.12.2013

Перевод Надежда Катаева-Валк

Фантазия

Один звонок –

и все мне стало ясно?

Нет ничего трудного

Истина...

А ты и правда хочешь?

фыркнуло Поле деятельности

У меня же нет границ!

Перевод Ю. Миронова

Три колонны ХХ

Счастье на дворе

На пальцах воробьи

Ты его обними

Перевод Ю. Миронова

А как Абсурд

Женщина истосковалась по красоте. По красоте, которая рождается из слов, из рук и уст мужчины. И еще по дрожащим уютным пламенем теням свечей. Цветам. Не по этим пошлым розам, нет!

По какому-нибудь необыкновенному фильму. Про чувства, которые встречаются только на киноэкране.

Их выставили из кинозала на седьмой минуте. Охранник еще и пальцем у виска покрутил. Свечи валялись на снегу, как ракеты, которым никогда не подняться в звездную высь. Герберы вовсю цвели на морозе.

«Возьмем такси», предложил мужчина. Он выполнил все желания женщины. Женщина кивнула также, как соглашалась все предыдущие вечерa, никогда не говоря ему «нет». В ожидании одного лишь этого дня.

Перевод Ю. Миронова

Тест самому себе – кто я такой?

А действительно, если посмотреть на свои деяния и следы, оставленные ими, невольно всплывает – кто я? Или кем, вернее – каким я был?

Шквальный ветер и ураган, гремящая гроза, и вдруг – тишина, удивляясь и сам как безвинный младенец – откуда эти ободранные, с корнями вырванные деревья, разорванные связи-отношения, свисающие грустно, наподобие оборванных проводов линий электропередач?

Ответственность, добросовестность кажущаяся кабалой? Они отсутствовали в моей лексике познания, словно словарь иностранного языка с частичным содержанием с вырванными страницами.

А это прошлое еще больше угнетает меня сейчас. Нет, напрямую всасывает в самого себя – раскаяние...

Так твое прошлое становится настоящим, а чувство вины как меч без рукоятки: откуда не схватишь, только окровавленные ладони и новые раны, да и старые раны ты разрываешь.

Я, как жертва кораблекрушения, цепляюсь за последнюю, спасительную доску. Смотри! Вдали виднеется один парус – спасение... Так ты надеешься. Я, значит, надеюсь. Надежда умирает последней. А вера? Как мне кажется, она умирает предпоследней.

Я как не укоренившее дерево: своим чужой, чужим гость. Наш народ, 700 лет рабства… стыдимся этого. Что же здесь действительно наше и насовсем? Об этом не желают думать, особенно не говорят. И наш язык как стена, которую ты должен суметь перекричать – с гудевшими в уме сомнениями и колебаниями – ты сможешь это, человек? Я ведь не первый среди нас, который так думал, чувствовал, в этом я не Колумб, и даже не его матрос. Это вроде шутки, или как? Почему же я не смеюсь? И почему не плачу? Неужели таким бесчувственным стал? Но, увы, я сам все свои внутренние двери замкнул. «А ключи?» - спросишь ты. А из ключей я сваял перо, которым стараюсь писать. В то же время я знаю, что на это мне оставлено очень мало времени! По-моему, я маршировал в сторону солнца, почему же в небе властвуют месяц и звезды, и почему ни одна из них не падает? Я хотел бы загадать одно желание?

Ты не замечаешь тут одного парадокса? А именно, тест состоит из вопросов и ответов, от правильности которых зависит окончательный результат. А у меня тут одни вопросы. Вместо ответов пустые горсти.

Видишь, вместо самовскрытия и раскупорки здесь образовалась самохирургия, чудаковатая патология. Суровая шутка, не настолько я мертв еще, пока я в состоянии сардонически принудительно улыбаться.

У вас есть один фильм – «Русский», и там один эпизод, где командир Красной армии, Маяковский и еще один поэт (имя не вспоминается!) за выпивкой спорят.

Командир: «У меня орден Красного знамени, таких как я в мире только пять!»

Маяковский: « Мне подобных только один – я сам!

Безымянный поэт: «А мне подобных и нет...»

2008 г.

Не всегда всё такое

Не всегда всё такое

каким кажется

у Человека

у Мужчины

Порой случается

что стрелка часов тоже пятится

Высокий полёт

Лечу

я лечу

ещё касаясь веток деревьев

Лечу

я лечу всё выше

уже касаясь горных вершин

Лечу

я лечу

так высоко

что стрелы врагов не достанут

Инкассатор

На манер М.Мэйсон «Персональный Иисус»

Я иду

Иду вот я

Мрачна и Темна Земля моя

Чёрный Кот

с угольками вместо глаз

на моём на левом на плече

Всем платить

за каждое из дел

совершил или только захотел

плату ту

мне и коту

Не хворать

что потом

всё равно

Эстония

Эстония

Преисподнее ада

всё ближе я

темна от пепла земля моя

Чёрный кот

на левом плече

взыщет все ваши долги

Изгнанные

Конь

мой конь

Ты сквозь штормы и бури

припустишь в аллюре

Мы с тобою умчимся

от прошлого и от теней

Сколько будет дорог короче и подлинней

я не знаю

ничего не ведомо наперёд

Мой конь вороной

почему ты бескрылый

Мы б взлетели

и уже не касались нас проклявшей Земли

Ко дню друга

Дружба зарождается

в тихо веющем

вечернем ветерке

украдкой проникая в сердце

Удержи её

не отпускай не закрывайся

не сдавай в аренду

Ах

в то же время не верится

в дружбу мужчины и женщины

по крайней мере

в момент

шутливой прихоти рока

от прикосновения стыдливого поцелуя

из Дружбы рождается Любовь

Выслеживал Врага

Долго

Чуя близость его

Запах его рубахи

Свои и его страхи

Видел следы его в тающем снеге

Тень его скрытую светом луны

Он утомился

И я догнав объяснил и спине его

И затылку

Я отстал от него

Бессмысленно

Увидел ведь спину свою

Свой затылок

И душу свою

Ты забыла

Думалось знаю

обо всем на свете

Увы не о себе

Я словно рука

гасившая свечи перчатку надев

а нынче мне очень зябко

Просто

Ты позабыла

на пальцы мои надеть

теплого чувства перчатку

Ледоход

Лёд идёт

идёт трещит

поперёк груди трещина разлома

льдины хлопают как двери дома

Кто останется

кто останется

Вода останется

и рыба тоже

и я конечно

опутанный водорослями

с пудовым камнем на ногах

на дне озера

в иле

уже с начала безрадостной осени

Чистота

Сердце парит в квартире

на шестом этаже

Там вольный мой дух

столкнулся с чувством

смертельным ладонь холодит

стерильностью снега

А руки тепло испаряя

сильней замерзают

и в пальцах зима

ещё льда

дорогая пожалуйста

Обокрасть сердца

Нашим маленьким детям сказки

не рассказывала

да и не читала

Но зато сотворила миф

о папе во всём виноватом

даже в самых дальних землетрясеньях

Ты воришкой ночным

потихоньку тайком

меня

даже имя моё

хочешь вытравить

Прыгай в высоту Человек

Прыгай

Почему же

ты всю жизнь пробегаешь под планками

не пытаясь через них перемахнуть

Черт с тобою

скачи лягушкой

Устами младенца

Дитя вопрошает

Папочка

папочка

Почему слёзка солёная

Почему это пчёлка

жалит в саду

ведь больно жёлтому цвету

Дитя вопрошает

Папочка

папочка

Кого из нас ты любишь больше

меня или братика

и добавляет по-современному

кто из нас стоит дороже

Ребёнок спросил у меня Трийну-дочурке

Дочь спросила

от нетерпенья подскакивая

па а скажи

у деревьев цветов есть дни рожденья

а у божьих коровок а у луны

бывает

Откуда я знаю

буркнул я

в ошибку впадая

Она всё скакала твердя

Победительно

А я вот знаю я знаю

У цветка день рожденья когда он цветёт

У деревьев конечно Весной

У Луны когда она полная

И рукой показала какая

И тоскливо вздыхает луна

Становясь уже не ребёнком

А просто взрослой Луной

Я иду – загаси все огни -;)

Сквозь семь перекрёстков дорог

сквозь водный холодный поток

иду я иду

вокруг непроглядная мгла

за поясом мотопила

к тебе

Я - Большая Змея

и даже Король Змей

вкруг меня обовьёшься ты сладострастно

Почему ты боишься (Юлии)

Всё трусишь ошибиться

упасть с Луны а это

вообще-то

след пальца моего в златой пыли

небесная дыра

куда чтоб длить страданья

паденье поруганье

тебя повесил я

Налёт ВВС НАТО

Белград

Из-под развалин виднеется кукла

с девочкой в руке

Обе притихли

лишь просит ответа

кроткий вопрос застывший в глазах

Зачем

За что

За что дяденьки

Устами младенца

Дитя вопрошает

Папочка

папочка

Почему слёзка солёная

Почему это пчёлка

жалит в саду

ведь больно жёлтому цвету

Дитя вопрошает

Папочка

папочка

Кого из нас ты любишь больше

меня или братика

и добавляет по-современному

кто из нас стоит дороже

Синяя табличка

Синяя табличка

дорожного указателя

сообщает 6800 километров до Москвы

Я б сдох

околел

за тысячи километров от Москвы

На улице мороз около пятидесяти

а я в тоненькой летней шинельке

Предыдущий поезд опрокинулся

гружёным

Эшелон простаивает час за часом

Офицеры заходятся в крике

Подошла бабка

теребит за рукав меня

охает по-русски и мне чужому

дарит

ватник

Сынок ты же совсем замёрз

Угощает чаем с булкой в будке сторожа

Вздыхает солдатик солдатик

А мой вот в Афгане остался

Тут я заторопился

И даже забыл

поблагодарить её

Хоть теперь на этой разорванной коробке папирос

Воздам я хвалу

Тебе

О безымянная

Бабка Русская

Рождение стихотворения

Стихотворение

Производное тела души единения

Приказать невозможно

подхлестнуть тоже

Может босиком по городскому снегу

или на шпильках негодных для бега

И ночью и днём прямо в затылок

дышать твой и кликать

То радость от прихода его

то боль

В нём зарождение жизни в словах

и столько иллюзий

больше чем правды увы и ах

Встреча

Пальцами моей памяти до тебя не достать

хоть и тянусь к свету

Рукам моей памяти не нащупать

когда Огонь и Вода свели нас

и соединили закаменив

Так столетия мы высились глыбами

пока не явился безымянный Ваятель

и не сотворил из нас фигуру Объятие

Поверь

В пальцах твоих Весна

пробуди меня

Ещё гнездится во мне зима

и не возникает желания

Руками творить тепло

а мысленно и подавно

Только тепло

и горячее сердце

пробуждающие лето

прикосновениями твоими

Наивно

Будь тем порогом

пред которым замрёт утро

Пусть тела наши ещё поговорят

на языке прикосновений

заикаясь от неопытности

отыскивая ключевые слова

Пусть ещё повластвует ночь

наши тела схоронили бы солнце в темноте

и за пеленой спрятались бы пальцев глаза те

Диван помнит

Впадины не исчезнут

с диванного тела

где ты сидела

лежала

Мурлыча

Тигриный смех над Тельцами

Диван помнит

пружинная память хранит

твой вес Дикой Кошки

А я ведь и есть Диван

В тебя я проникну

моими Джунглями стань

Просто

Дом трубой дымит

А я трубкой

У комнаты печка

У меня сердце

И всё тепло достается тебе

Почему

У меня спички

У тебя восковая свеча

Почему мы сидим в кромешной Тьме

Перевод поэзии на русский язык Б. Балязный