Thavet Atlas. Elupiletiga Venemaalt 99,99. Tartu, 2013.
Тавет Атлас
(БИЛЕТ
НА ДВОИХ: ИЗ РОССИИ В ЖИЗНЬ)
«Билет из России
в жизнь»
Перевод Марины Тервонен
I
Эрнест Хемингуэй с
Остапом Бендером играли в русские шашки на 64 клетках. Правда, вместо шашек почему-то
использовали шахматные фигуры. Великий Гроссмейстер, судя по выражению лица,
цвел и блаженствовал, словно наркоман, который впервые обнаружил в природе
оригинальный кокаиновый куст и, сорвав с него пару листиков, засунул себе за
щеку. На игровой доске царили его четыре дамки. Закинув ногу на ногу, Остап
покачивал носком ботинка и всем своим видом являл самодовольство.
Костюм
на Бендере был столь белоснежным, что, окажись Остап на знаменитом карнавале в
Рио, его наверняка приняли бы за Императорского пингвина.
Эрнест,
напротив, выглядел раздосадованным: он не привык проигрывать. И вообще, с
гораздо большим удовольствием он сыграл бы в покер. Например, в Техасский
холдем. Но гражданин Бендер не соизволил пойти навстречу его желанию: Остапу,
как всегда, требовался конкретный выигрыш наличными. К тому же в покер он
играть не умел. Вернее, сомневался, что способен взять верх в поединке
блефующих. Лучше не позориться.
Хемингуэй
нервозно теребил широкий кожаный ремень с выбитым на пряжке девизом «GOTT MIT UNS» и цедил в бороду бранные
слова.
Подперев
рукой щеку, за ними наблюдал Джек Лондон. Мысленно он пребывал на последних,
особенно депрессивных страницах своего романа «Мартин Иден».
Роланд
увидел их из-под веток, которыми его, предварительно отмутузив, забросали,
причём довольно неряшливо. Со зрительным аппаратом было что-то не так да и с
остальными частями тела тоже, словно его не меньше трех раз прогнали сквозь
шпицпрутены автомойки. Кости и мышцы слали нервным рецепторам вопли: «О-О, КАК
ЧЕРТОВСКИ БОЛЬНО!» По груди растекалась липкая жижа.
Кровь!
– догадался Роланд. – Его
собственная!
Он резко дернулся, словно
хищник, вырывающийся из капкана, раскидал покрывавший его хворостняк, и,
пошатываясь, встал.
Потрясенные
игроки уставились на него с неподдельным изумлением. Быстрее всех пришел в себя
Великий Комбинатор:
– Ты кто такой? – возмутился Бендер и, тут же
смягчившись, перешел на лирику: – Он напоминает мне одного из сыновей
лейтенанта Шмидта, безвременно почившего…
Взгляд Остапа
застило мрачное кучевое облачко ностальгического воспоминания, столь же
неуместное в этот солнечный день, как и меланхолия для неунывающего
Комбинатора. Залихватски мотнув головой, он послал его в небытие и сладчайшим,
не лишенным, впрочем, сарказма и иронии голосом продолжил:
–
Что привело тебя к нам, страдающая душа в истерзанном теле?
И
Роланд начал рассказывать. О том, что с ним сделали. Мужчины слушали, не
перебивая. Лишь перестук колес проходящих мимо поездов и гиканье гудков
пробивали шумовые паузы в его речи. Когда пришелец завершил монолог, игроки,
переваривая услышанное, погрузились в раздумье. Но раздумывали не долго.
Хемингуэй воткнул
в зубы сигару и выгнул в усмешке уголок рта:
– Ох
уж эти эстонцы! Я встречал их в каждом порту по всему миру! Обычно в стельку пьяные и при этом чертовски
агрессивные. Неудивительно, если такого отколошматили.
Остап,
подобно швейцарскому гербу, сохранял нейтральность.
–
Всякое бывает. Перед природной катастрофой и народным гневом все мы равно
беззащитны. Это основано на моем личном опыте, поверьте, господа присяжные
заседатели!
– А
где мы вообще находимся? – поинтересовался Роланд.
Хемингуэй ехидно
покосился на него: – В России, мой друг, в России! В городе Тула, если точнее.
Роланд, враз
онемев, уставился на говорящего. И в этот миг предыдущее предстало перед ним во
всех деталях и мельчайших подробностях. Словно в память сделали резкий вброс
информации через увеличительное стекло.
– Откуда
ты прибыл? – полюбопытствовал Лондон.
– Из
Курска, – пролепетал Роланд.
–
Из самого Курска! – восторженно загудел Джек. – И на чем, позвольте спросить,
на поезде?
–
Нет, на летающей тарелке, – уточнил Остап. – Ты что, не видишь, как он
выглядит?
Лондон на это не отреагировал и
возбужденно продолжил: – Как вспомню эти поезда!.. Славно мы в них
повеселились. Гудок тебе в роток!.. Но ты, конечно, ехал с удобствами, в купе?
В
голосе Джека зазвучало превосходство: он же входил в команду играющих со
смертью. Пацаны из братвы Железки знали законы Пути. Да и много чего другого.
Кем он только не был! Устричным пиратом
и золотоискателем Аляски. Позднее, в безумном порыве писал обо всем пережитом.
И так самозабвенно, что времени побыть самим собой осталось всего ничего. И
даже меньше. Потому что он щедро делился своим временем с другими, совершенно
безвозмездно. И сверх того раздавал свои деньги. Давая в долг каждому, кто не
ленился просить.
Из
справочника:
Курск
– город в России, областной центр Курской области. Расположен на берегах реки
Сейм и ее притока реки Тускарь. Географические координаты 51 43 б
36 11 Е. Название города происходит от
реки Кур, впадающей в реку Тускарь.
Из
истории:
На
месте Курска еще в VIII
веке располагался крупный населенный пункт славян, в хрониках Курск впервые
упомянут в 1095 году. В 1237 году город был разрушен татаро-монголами. С 1360
года до конца XV
века входил в состав Литовского княжества, затем перешел в подчинение
Московского великого княжества. С начала XVII века город неоднократно
подвергался атакам польско-литовских отрядов, крымских татар и ногайцев. В 1799
г. Курск становится губернским центром. В 1860-х годах Курск - узловая станция
железных дорог. Число жителей (2005) 406 400.
Роланд
смог только промямлить: – Я не собирался покупать здесь самовар или оружие.
Честное-пречестное!
Из
справочника:
Тула
город в России, административный центр Тульской области. Расположен в 193 км к
югу от Москвы на берегу реки Упы. Город впервые упомянут примерно в 1146 году.
Позднее -пограничный город Рязанского княжества. В начале XVI века переходит в состав
Московского княжества, в 1530 г в Туле был построен каменный кремль, который
выдержал осаду татар в 1552 г. В 1712 г. Город посетил Петр 1, по распоряжению
которого в Туле построили первый в России оружейный завод. Вскоре Тула
превратилась в крупнейший центр железоделательной и оружейной промышленности в
Восточной Европе. В наши дни Тула центр машиностроения.
Во
времена гражданской войны Тула служила оружейной базой Красной армии.
Недалеко
от Тулы в Ясной Поляне – дом-музей и могила Льва Толстого.
В
январе 2005 количество жителей составляло 465 900. В 2005 году к Туле
присоединили пригороды Скуратовское, Косая Гора, Горелки и Менделеевск, за счет
чего население увеличилось почти на 50 000 и на 1 января 2006 г. составило
509 000, но к 1 января 2007 г. сократилось до 504 000, в 2008-м – до
5000 000 и в 2009-м – до 496 000.
У Роланда началась истерика: – Клянусь! Не
по своей воле! Я хочу домой! В Тарту! Вернуться в Тарту!
В душе его
призывно гремел «Тартуский марш» Раймонда Валгре.
Дни, предшествующие первому дню
Чтобы слыть в этом мире поэтом, нужно быть немного
сумасбродом. Чтобы слыть поэтом в Эстонии, нужно быть диагностированным
сумасбродом. Так думал Роланд, когда впадал в депрессию. Его еще не
диагностировали поэтом.
В современной Сети иногда всё и даже больше зависит от
одного-единственного мышиного клика. Еще миллисекунда – и он бы покинул тот
сайт. Но Юлия успела кликнуть. В знак благодарности. Казалось бы, стандартная
улыбка. За то, что Роланд послал ей цветок. Как он считал, просто так, в знак
приветствия. Небесно-голубой. Виртуальный. Простенький, будто сорванный на
обочине полевой дороги.
Никто из них тогда не подозревал, не предчувствовал,
что этот клик соединит и сплавит воедино их сердца.
***
Зрение было
нарушено. Зрительный центр никак не мог сфокусировать воедино две видимые
картинки. Роланд был подобен автомобилю с неотрегулированными фарами. Приступы
тошноты вызвали обильное потоотделение. Тело колыхалось, как временное
перемирие.
Хемингуэй
подхватил страдальца за локоть и призвал всех: – Давайте уже двигаться, этому
парню нужна врачебная помощь! И срочно, как можно срочнее! И водка! Dauquir
здесь же не предлагают!
– Можно
найти и Daquir, без всякого сомнения! –
возразил Роланд. – В России есть всё, от подкованной блохи до атомной подводной
лодки, надо только уметь спросить.
– Спросить?
В этом какая-то хитрость? – Хемингуэй уставился на Роланда изучающим взглядом,
словно пытаясь обнаружить в нем что-то тайное.
Роланд попытался
улыбнуться: – В России к тому же необходимо знать нужные места.
– И
правильно спрашивать, – согласился Эрнест, отказавшись от возражений.
– Да,
только правильно! – подтвердил Роланд – И иногда оставлять без ответа. –
Последнее зерно мудрости он приберег для себя. И попытался спеть:
Заветный тот цветок
красу скрывает от глаз,
не
выставляет напоказ,
лишь сердце знает, где его росток…
Пел он шепотом.
Чтобы боль не усиливалась.
– Удивительная
песня. – Эрнест пожал могучими плечами и подтянул сползающий ремень. – Давайте двигаться, – вдохновенно повторил
он.
– Слово
и дело! – вскричал вскочивший на ноги Бендер. – Сначала выплатите мне гонорар!
За мои победы!
Эрнест
презрительно швырнул пригоршню мятых зеленых денежных знаков к ногам
победителя.
Роланд,
поддерживаемый сильной рукой Хемингуэя, поначалу спотыкался, но, впитывая в
себя веру и надежду своего непоколебимого спутника, шагал со всё возрастающей
уверенностью по дороге вдоль железнодорожного полотна, покрытой щебнем. Ботинки
с мягкой подошвой не защищали ступни от болезненно-острых уколов камней.
Всё больше людей
попадалось им навстречу, за их внешней отчужденностью проглядывало явное
любопытство. Некоторые даже оборачивались им вслед на ходу, а один мужчина
остановился как вкопанный и долго сопровождал их взглядом: – Не может быть!
Ущипните меня! – попросил он отстающего прихрамывающего Остапа. – Неужели это и
вправду он… тот самый… – но произнести имя так и не осмелился.
– Он,
тот самый, – заверил его Бендер и, не скрывая удовольствия, потянул
любопытствующего гражданина за изрядно выступающий нос. – Тот проклятый
американский капиталист, контра эдакая! – Остап с чувством превосходства
сплюнул, после чего бережно засунул разглаженные и пересчитанные дензнаки во
внутренний карман кожаной LOUIS VUITTON.
Куртку он одолжил у одной симпатичной девушки. В обычной для него манере – бессрочно.
Вот же живут,
стервятники! Швыряются долларами за здорово живешь, граждане страны дураков! –
думал он с тайным почтением, быстрым спортивным шагом поспешая за опережающей
парой.
В его голове
обретал контуры очередной широкомасштабный план. Посмеиваясь от удовольствия, он мысленно
отсалютовал сам себе.
Первый день
Поезд Таллинн-Москва отбыл в 18.55. Роланд
заблаговременно зашил деньги в тайный внутренний карман, не в первый же раз он
отправляется в Россию. Хотя не бывал давненько. Когда учился в четвертом
классе, ездили с отчимом в тогдашний Ленинград продавать на рынке садовый
урожай. Из последующих жизненных перипетий запомнились длинные туры, когда уже
взрослым он бороздил вдоль и поперек тогдашний Советский Союз.
На эстонской таможне проверка прошла быстрее, чем на
русской. Русские со славянским чувством превосходства фанфаронили, шумно точили
лясы. Кроме всего прочего, ему пришлось заполнять какую-то миграционную карту.
Девица в форме цвета хаки раздавала бумажки и, прохаживаясь вдоль вагона, изучала
лица пассажиров в манере обаятельной хищницы. «Скунс, высматривающий добычу» – невольно сравнил про себя Роланд. Мундир
очень шел девушке, несмотря на то, что моделировал его явно не Хуго Босс.
Российские пограничники строго предупредили, что в
месте назначения необходимо незамедлительно зарегистрироваться в паспортном
столе, иначе не выпустят обратно на любимую родину.
– Куда едем? – поинтересовалась соседка по купе, дама
сверхпочтенного возраста.
– В Москву, – лаконично обронил Роланд. И, прикрыв
голову подушкой, подумал про себя: «Видать,сенильная. Куда мы еще можем ехать?»
– Ах, в Москву! Столицу Греха! Огромный ведь город, да?
Огромный-преогромный! – отозвалась старушенция, дребезжа смехом. – Но это не
российский город, милок! Нет! Это всего лишь самый крупный город с русскоязычным
населением в России!
Роланд молчал, но старушенция не унималась.
– Это не Россия, настоящая Россия начинается за тысячу
вёрст от Москвы! – прозвучал её скрипучий голос с нижней полки. Посверкивая
стальными челюстями, она сунула за щеку кусок сахара и принялась пить чай из
блюдца. Вскоре, завершив свое типично русское священнодействие, старушенция
завалилась и захрапела. Почти в унисон с беспокойными всхрапываниями Роланда,
перестуком вагонных колес и глухим перепихом вагонов на стыках.
Утром, по прибытии в Москву Роланд отблагодарил
проводницу 25-ю кронами, за что удостоился дежурной улыбки и чуть более
человечного взгляда. Таксисту он на всякий случай сказал, что знает Москву как
свои пять пальцев. Чтобы тот не принял его за глупого туриста и не вздумал
объегорить. На Курском вокзале ему пришлось почти семь часов ожидать поезда на
Симферополь. Охранники и милиционеры сновали вокруг без устали, как пчелы.
Каждые двадцать минут суровый и в то же время утомленный женский голос
громогласно объявлял, что о каждом подозрительном пакете и чемодане следует
незамедлительно сообщить спецслужбам. Красный европейский паспорт потребовали
для проверки раз пять: его лицо да и весь облик были лишены печати русскости.
Он чертовски устал. В поезде, к счастью, удалось
кое-как подремать, приоткрыв один глаз: поклажу и особенно себя надо было
стеречь. В Курск поезд прибыл ночью. Их приветствовала полная луна с улыбкой во
всю рожу.
Юлия встречала его вместе с хозяином квартиры, который
оказался и собственником такси. Разговаривали с ним на международном языке – о
деньгах, точнее о плате за аренду квартиры. Бережно хранимые купюры Роланда
поменяли владельца, и квартира в полном оснащении вплоть до столовой посуды,
обрела новых, хотя и временных хозяев с выданными им ключами.
Оставшись, наконец, наедине, они не произнесли ни
слова. По скайпу они общались сотни часов, до бесчувствия, экран компьютера
разделял их как бесстрастная стеклянная стена. И теперь они смотрели друг на
друга, безмолвно изучая один другого. Как две картины в галерее, висящие
напротив, на разных стенах. Роланд поднял руку, желая погладить волосы женщины.
Только раз. На мгновение.
Больше нельзя? Сегодня еще нет?.. Они решили
раскрываться постепенно. Не торопясь.
Роланд заснул, храня в ладони запах женщины. Пока еще
чужой. Но такой влекущей. Их руки сплелись в полусне, отгоняя мешающие тени,
отталкивая рассудочность, как лишнее препятствие.
Они познавали друг друга. В их душах поселилась
надежда, а сердца стучали в унисон.
Арендованная квартира безмолствовала, слегка
покосившиеся стены не способные пока излучать собственного отношения, могли
лишь искаженно отражать. У них еще не накопилась память о Роланде и Юлии.
II
К удивлению нашей
компании на местном Московском вокзале их не встретили с оркестром. Не развернули
красную ковровую дорожку. Не предложили тульских пряников, ни одного. Их даже
не пустили в святые внутренние покои вокзала. Вожделенный Dauquir
не продавался ни в одном из окрестных киосков, ни в одной будке.
Пришлось купить пиво.
К счастью, «Балтики» хватало. Расплачивался Бендер. Сохраняя на лице выражение
почетного члена общества трезвости, он доставал изъятые у Хемингуэя зеленые
дензнаки, выбирая купюры с наиболее помятыми физиономиями.
Не успели они
опустошить две с половиной бутылки, как подкравшийся вокзальный мент потребовал
предъявить документы. На что возмущенный Бендер вспылил столь бурно, что даже
закаленный страж порядка закатил глаза под козырек фуражки.
Тем расторопнее он
занялся двумя остальными, не менее подозрительными личностями. Мизерная
зарплата не позволяла ему приобрести всё необходимое: модельную шубу для жены,
машину, трехэтажный дом в элитном районе, – именно в такой очередности.
Вызванная депрессией фрустрация вынуждала его придираться, и повод нашелся –
виза Роланда была просрочена, а старомодный американский паспорт Хемингуэя
выглядел стопроцентной фальшивкой. Неплохая возможность добавить навара сверх
жидковатой госоплаты труда.
Но больше всего
его, похоже, раздражал кожаный ремень Хемингуэя.
– Ты
где это дерьмо добыл, фашист несчастный? – пнул он Хемингуэя ногой.
– С
мертвого фашиста снял, – невозмутимо отпарировал тот.
Мент лишь
ухмыльнулся, продолжая, как дятел, долбить нижнюю конечность Эрнеста. Он умел
бить так ловко, что даже рядом стоящие ничего особенного не замечали. Своим
кирзовым сапогом, с совершенно невинным видом, он постукивал по лодыжке
Эрнеста. Роланд по своему опыту знал, что это чертовски больно. Хемингуэй с
достоинством взбрыкнул бородкой, похожей на серебряную подкову: – Что вы себе
позволяете, молодой человек?
– Мое
позволение у меня в кармане, – ухмыльнулся мент. – Пойдем, я тебе покажу.
Неожиданное
спасение прибыло в лице Дяди Стёпы, двухметрового гиганта рекламного вида из
советской детской литературы пятидесятых годов. Роланд отчетливо вспомнил, что
Дядя Стёпа жил на улице Ленина и, как положено каждому настоящему коммунисту,
был честным милиционером. Явление само по себе редкостное.
Но в литературе
возможно всё. Как в жанрах, приближенных к реальности, так и в фантастике. Еще
в университетскую пору Роланд познакомился с самой смелой фантасмагорией –
«Основами научного коммунизма». Рядом с этим произведением бледнела даже
«Утопия» Томаса Мора с его голубой кровью и белой костью.
На поясе Дяди
Стёпы по-прежнему висела кобура, правда, пустая, зато на его могучих плечах
красовались внушительные генеральские погоны. «Получил повышение, – догадался
Роланд. – Однако годы летят…»
– Что
за беспорядок, немедленно оставьте в покое этих граждан! – гаркнул Стёпа сержанту, который тут же
вытянулся по стойке смирно. – Взяточники! Я вас, негодяев, знаю! Позорите
честное имя милиции!
– Ходят,
как правило, парой, чтобы иметь среднее образование на двоих, – дополнил
Бендер, подтянувшийся к обезвреженной ситуации.
– Этот,
видимо, не доверяет напарнику или не хочет делиться, – пояснил Дядя Стёпа.
Мент втянул голову
в плечи и пробубнил: – Сказали бы сразу, что у вас такие знакомства. – И
ретировался.
Дальше они пошли
впятером.
Облаченный в
мундир Дядя Степа вскоре вспотел: жара стояла небывалая, словно Тула
переместилась в зону пустынь.
– Хоть
бы кваску достать, только без химии, – вздохнул исполин, всматриваясь в
горизонт за мостом и вытирая потный лоб носовым платком величиной со скатерть.
– Мне придется вас сопровождать. Двуногой нечисти развелось в наше время
столько, повсюду бродят, вокруг да около. Еще пристанут к вам. Смутные времена
тут у нас. После смутного века… – Лицо Дяди Степы обрело суровую
непоколебимость. – Да и везде сейчас так!
Жажду они утолили
из фонтана. Кошелек Бендера исчерпал себя, а Эрнест выкатил из кармана
одну-единственную монету. Упомянутый в путеводителе «искусственный водоём»
представлял из себя громоздкую спиралевидную ванну, вдавленную в архитектурную
геометрию. Роланд заметил, что на краю закрученного овала что-то плавает. При
ближайшем рассмотрении оказалось, что это использованный презерватив. Острый
глаз Дяди Стёпы обнаружил еще нечто. Использованные пластиковые шприцы.
«Наживка дьявола,»
– подумал Роланд. В Эстонии их уже перестали выбрасывать: в обмен на использованные
выдавали новые в аптеках.
На краю бассейна
расположился художник с мольбертом. Не иначе один из этих чертовых
авангардистов. Или представитель другого ультрамодного течения?
– Интересно,
чем он живописует, овсом или гречкой, – хихикнул Бендер.
Лондон, не чуждый
всякой новизне, совершив несколько диких прыжков, приблизился к художнику: –
Эй, мужики, все сюда! Хотите увидеть холод безлюдной Аляски в обнимку с
обжигающим костром одинокого путника? Смотрите!
Хоть и против
желания, но подтянулись и остальные. Никто не признал картину, хотя своей
первобытностью она воздействовала, как художественная оплеуха. Прежде всего
пронизывающей ее мускулинностью, столь чужеродной для современности с
навязанным образом «мягкого мужчины».
– Прямо
сейчас нарисовал? – спросил Лондон.
– Нет,
– прозвучало в ответ, – сейчас я покрываю лаком.
– Я
видел эту картину, – дрожащим голосом признался Роланд. Он слегка покраснел,
потому что знал: ни один уважающий себя художник не выносит слова «картина». –
Я хотел сказать «произведение», – исправился он голосом ребенка, просящего
прощения. – Это «Геракл, укрощающий
Цербера».
– Надо
же, о наших местных тоже слава идет, – отозвался живописец.
Роланд взглянул на
него пристальней. Этот изучающий взгляд, словно рисующий с тебя набросок для
памяти... Перед ним был не кто иной как Йохан Кёлер. Самолично.
Бендер с чувством
превосходства крякнул и выдал оценку качеству воды:
– Главное,
дизентерию не подхватить! – при этом он трижды плюнул через левое плечо. – И
вообще, русских убивает только тоска по родине. Давайте уже двигаться!
С непоколебимой
решительностью он принудительно помог Кёлеру уложить в деревянный ящик мольберт
и прочие принадлежности. Бендер знал, что искусство в наше время дорого
ценится. Особенно продукция творцов, покинувших этот мир.
Душа Роланда
страшно тосковала и рвалась домой, мучения молодого человека были заметны даже
его спутникам. Он вспомнил, как Юлия шутила: «Хочется чего-то, но не знаю
чего». Он хотел Юлию. Он это точно знал. Чувствовал. «Может быть, еще не
поздно, может быть, простит,» – стучало в его голове. И в сердце. – Интернет!
Мне немедленно нужен интернет! – взмолил он милиционера. Тот взмахнул рукой,
указывая направление: – Интернет-кафе находится в той стороне, у рынка.
Денег у Роланда не
было. Хемингуэй попытался расплатиться за услугу полудолларовой монетой 1936
года. Существо за стойкой поначалу сморщило гримасу и чуть было не выставило их
за дверь. Но подошедшее начальство взглянуло на монету с благоговением и
очаровательным жестом направило их к вполне приличному компьютеру. Введя
электронный адрес, Роланд вдруг испытал душевную судорогу, до физической боли.
Он ничего не мог написать, хотя и страстно желал. Это не вмещалось в слова,
хаос спрессовал душу.
Он набрал убогий
канцелярит: «Юлия, я в Туле. Меня ограбили. Твой Роланд».
«Черт, – подумал
он, – лепечу, как Кийр после схватки с Тоотсом *. Я же служил в советской
армии, да еще и в спецназе». Но нападавших было слишком много, а сам он, увы,
был пьян.
Удручённые, они с
Хемингуэем вышли из кафе. Их оглушило громогласное галдение.
– Что
там еще? – спросил Роланд. Эрнест не ответил, лишь вяло махнул в сторону
источника шума.
III
Калевипоэг с высоким ай-кью на чужбине
Даже для базара
суматоха была слишком бурной.
Возбужденная толпа окружала мужчину в старомодном черном трико без
верхней одежды. На его вытянутой вверх руке висели семеро мужиков.
Роланд протиснулся
ближе. Такую фотографию он где-то видел. Давным-давно. В одном спортивном
журнале. Черно-белое изображение. На ней был запечатлен… Лурих!
Георг с улыбкой
опустил на землю свой груз. Публика засвистела, выражая восхищение, и неистово
зааплодировала, отбивая ладони.
«Да-а, – подумал
Роланд, – не зря этого человека толпа носила на руках, скандируя «Бог
чух-нов!» И это не где-то там, в губернском
городе Ревеле, а в столице царской России Петербурге!»
– Кто
это? – с жаром спросил Хемингуэй, он был распален, как и вся окружавшая их
разносортная публика.
– Национальный
эстонский герой Георг Лурих! – с гордостью отчеканил Роланд. – Наш первый
чемпион мира по борьбе! Список его титулов и рекордов пришлось бы зачитывать до
утра!
В памяти его
всплыли страницы из книги «История эстонской тяжелой атлетики»:
- жим правой рукой
96 кг 1 раз и двумя руками – 85 кг 24 раза;
- рывок правой
рукой 78 кг 1 раз и 70 кг 12 раз;
- толчок правой
рукой 121 кг 1 раз, 100 кг 6 раз, 90 кг 10 раз и 81,5 кг 15 раз;
- толчок левой
рукой 109 кг и двумя руками 165 кг;
- в рывке поднял
правой рукой вверх гирю в 50 кг и, удерживая ее над головой, левой рукой в
рывке поднял такой же вес;
- в толчке правой
рукой вверх штангу в 112 кг, держа над головой, перехватил другой рукой;
- силой бицепса
правой руки медленно поднял с земли до груди гирю в 70 кг;
- в толчке двумя
руками поднял вверх штангу в 140 кг и удерживал одной правой рукой;
- в толчке двумя
руками поднял 128 кг, удерживая над головой правой рукой, поднял левой гирю в
37 кг, прижал ее к штанге, итого 165 кг;
- жим двумя руками
лежа 164 кг;
- лежа на спине в
толчке двумя руками (придавая усиление прессом) 201 кг;
- лежа на спине
толкнул 150 кг, удерживая штангу правой рукой, левой добавил гирю в 36 кг,
итого 186;
- лежа на спине
ногами выжал 167 кг 25 раз и 164,5 кг 30 раз и 115 кг 100 раз;
- держа над
головой в руках гири по 50 кг, сделал глубокое приседание и встал;
- лёг и встал,
держа над головой в вытянутой правой руке 85-килограммовую гирю;
- Лурих установил
около 40 мировых рекордов.
- Одержал победу
более чем в трех тысячах борцовских поединках.
- Он даже
встречался с вашим президентом Рузвельтом! С тем, старшим, - воскликнул Роланд.
Странно, ни на
одного из американцев информация о президенте не произвела особого впечатления.
Но сама персона Луриха – просто ошеломила. Сначала они пришли в восторг от его
физических способностей классического борца и атлета-силовика. Позднее – были
очарованы его личностными качествами. И тогда Джек Лондон с горечью признался
Роланду:
– Почему
я не написал о нем роман, и даже ни одного рассказа! О живом Геракле!
– И
все же ты это сделал, – утешил его Роланд. – Если поставить в ряд всех твоих
позитивных героев, в сумме получится вылитый Лурих. Если оценить твое
творчество таким образом, то ты справился!
Кёлер, рассмотрев
Луриха, воскликнул: – Старый знакомый! Мой друг Амандус Адамсон лепил с вас
скульптуры «Чемпион» и «Калевипоэг у врат Ада».
Увлекшись беседой,
они с некоторым опозданием заметили, что вечно комбинирующий Бендер
пересчитывает пачку тысячерублевок, полученных от кавказца с брюзгливой миной.
Не иначе как он, в очередной раз воспользовавшись моментом, заключил пари. И
конечно же, о возможностях Георга Луриха. При этом сам, нимало не краснея, не
поставил даже медной копейки.
– Вер-р-рни
господину деньги, – прорычал Георг.
– Почему?
– изумился Комбинатор. – Они же заработаны честным путем.
– В
таком случае они принадлежат не тебе, а мне, – деловито констатировал Лурих.
– Может,
поделим, а? Я же самолично заключил устный договор. Прорекламировал твой бренд,
точнее – я его создал для тебя! – ублажал, чуть ли не сюсюкал Бендер в надежде
на перемирие.
– А
у тебя есть на это лицензия? – Роланд не удержался, чтобы не ударить в барабан
войны.
Их препирательство
оборвал дежурный милиционер, потребовав доли за представление без разрешения: –
Чем вы здесь торгуете, пасацкие!
– Культурой,
исключительно культурой, товарищ сержант! – тут же нашелся Комбинатор.
– Это
вам не цирк, это торговая площадь!
– Вот
мы и торгуемся, – невинно признался турецкоподданный.
– Прекратить
нести ахинею! Точка! – распорядился мент.
– Никакая
не точка, это место запятой! – возразил уже рассерженный Остап. – А вы сами не
что иное, как одна чахлая плавающая запятая. Не понимаете, что ли? Мы продаем
физическую культуру, – Бендер изобразил смех. – Только совершенно бесплатно. –
Он резко ткнул кавказца локтем по ребрам: – Культура принадлежит народу, так
ведь? – И прошептал менту: – Только не тебе, алчный хорёк.
– Оказывать
противодействие властям?! Я вам покажу! – завопил страж порядка, размахивая
резиновой нагайкой.
И началась русская
свистопляска. Народ был недоволен, что представление прерывают, он жаждал
продолжения. Сын гор, воспользовавшись замешательством, дал дёру, разумеется,
прихватив проигранную в споре ставку.
В ходе всеобщей
толкотни Великого Комбинатора прижали к милиционеру, грудь в грудь.
– Не
топчитесь на моем галстуке! – страдальчески выдохнул Бендер прямо в круглую рожу
хранителя порядка.
Мент изумленно
уставился на него: – Но у вас, гражданин, нет никакого галстука…
– Как
это у меня нет? – взвизгнул Остап и ловким движением снял с милиционера
упомянутую деталь гардероба и накинул на себя. – А вот у вас, дяденька, действительно,
нет! – пренебрежительно заключил он и ввинтился в безымянную галдящую толпу.
Милиционер
выхватил свисток и издал отчаянную раскатистую трель во всю силу легких. На
мгновение возникла пауза.
– Караул!
– возопил мент. – Держите вора, стащил у меня галстук!
Взрыв смеха
подвижной народной массы, волнующегося людского ковра, ударной волной хлестанул
его по щекам, правой и левой. Они вмиг окрасились цветом красной смородины.
Милиционер застыл, как монумент «Непорядочному блюстителю порядка».
Наша культурная и
к тому же голодная компания сочла за лучшее побыстрее убраться с рынка, или
отступить.
Теперь они
путешествовали уже всемером. Георг, услышав о беде соотечественника, примкнул к
ним из благородных побуждений. Кёлер безропотно следовал за деревянным ящичком,
покачивающемся в руке Бендера. Дядя Степа сопровождал мятежный коллектив с
характерным для русских добродушием.
На ходу кто-то
дернул за рукав Роланда, но он лишь отмахнулся: и так всё осточертело.
– Молодой
человек, молодой человек, выслушайте меня! Это крайне необходимо! – услышал он.
– Мне нужно выяснить, какой автобус идет в Ясную Поляну.
Вся компания
обернулась.
Эрнест охнул: –
Вы! Вы!.. – и неожиданно поцеловал в лоб бородатого старика в простой
крестьянской одежде.
Это был граф Лев
Николаевич Толстой.
***
Наша компания,
пешим шагом измеряющая длину тульских улиц, не представляла особого интереса
для пестрого и много повидавшего населения города. Это же не Одесса, где
каламбурят и в глаза, и за глаза. Если, не дай бог, остановишься, на что-то
заглядишься - рискуешь оказаться в сточной канаве, выставив себя на всеобщее
посмешище.
В поселении Тула
изготавливали оружие уже со времен Петра первого. Такого рода занятие склоняет
к сосредоточенности. Вот и ходили здесь молча. Чужие традиции нужно ведь
уважать. Даже Бендер, обычно отличающийся словесным недержанием, лишь мычал,
словно ему рот зашили. Кавказец, умыкнувший заработанные им деньги, лишил его
дара речи.
От вокзала за ними
неустанно следовал какой-то призрак. Умело маскируясь, не привлекая к себе
внимания даже несмотря на то, что одет был в черный мундир и такого же цвета
кожаное пальто с погонами офицера СС и железным крестом вроде бабочки на шее.
Призрак долго
наблюдал за нашей компанией. Пока, наконец, не решил примкнуть. И возник у них
на пути как бесстрастный дорожный стоп-знак.
– Служу
Советскому Союзу! – вежливо сообщил штандартенфюрер СС Макс Отто фон Штирлиц.
Свободной от приветствия левой рукой он вытащил из кармана полтушки вареной
курицы. Этот взнос решил всё дело. Вконец изголодавшаяся творческая компания в
момент приняла его в свои ряды.
Вечером, когда они
вышли за пределы города, развели костер из старых шпал и уселись в кружок,
перед глазами Роланда возник текст, четко выписанный на его внутреннем экране.
Муза, как уже неоднократно подтверждалось в истории человечества, чаще всего
является именно голодному творцу.
Неотправленное э-письмо
Женщина как рояль
Почему ты живешь, словно дремлешь? Женщина, ответь!
Потому ли, что все неспособные разглядеть и оценить твою душу охотятся лишь за
Твоим телом? Твоими бедрами, Твоей грудью, как на мясном рынке, и ты как будто
довольствуешься этим? Не верю, дорогая моя, драгоценная! Нет, еще не верю!
Ты – как рояль в ожидании исполнителя. Того
настоящего, кто способен извлечь из тебя неповторимые мелодии.
Наивно? Слишком романтично?
Почему же ты сидишь вечерами перед телевизором, глядя
на чужие страдания и безумства с умопомрачительным счастливым финалом?
Почему скрываешь слезы – видимые и невидимые? Они же
истинные, в отличие от изображаемых!
Почему прислушиваешься к одному мотиву внутри себя,
губами нежно касаясь слов – неслышно, скрытно от других, тайно…
О чем тоскуешь?
Всё ждешь своего Пианиста, в руках которого таятся
пламя и сила, способные разбудить тебя ото сна с открытыми глазами?
Посмотри – сколько людей спешат, суетятся с пустотой в
глазах! Непробужденные. Как и Ты… Возможно, как и я. Еще без Тебя. Ты же
знаешь, где-то есть кто-то, предназначенный для Тебя, Твоя вторая половинка,
которую ты ищешь день за днем, по ночам видишь во сне – так же, как и я.
Встретимся ли когда-нибудь?
Знаю – тоскуем оба… Хватит ли нам сил дождаться?
О! как хочется проснуться утром рядом с той, которая
дышит, живет, мечтает созвучно! Я знаю – мы встретимся и узнаем друг друга, не боясь
совершить ошибку!
Верь – я уже бегу, сделай лишь шаг навстречу,
засветись маячком, чтобы я не сбился! Я уже спешу, падая и поднимаясь, но не
теряя веры.
Что это – крик отчаяния? От одиночества или
стремления, наконец, познать себя?
Вот он я – не способный смириться с реальностью,
реликтовый завр! Романтик, выглядывающий из рыцарских романов! Но я не умею
по-другому. И не могу!
Поэтому я и не отправлю это письмо Тебе… Никогда.
Bel canto!
Женщина как рояль
с полуоткрытой крышкой
в ожидании своего музыканта
того единственного Пианиста
который высвободит
волшебные неповторимые мотивы
из ее глубин
создаст новые симфонии
вызволит
из нее
ей
самой неведомые звуки
И вот он приходит
воспламеняет все клавиши и струны
и раскланивается приподняв шляпу
с наступлением утра
забыв на рояле
белую шелковую перчатку
обнаружив пропажу и вернувшись
забывает рядом с ней себя
окончательно бесповоротно
остается
Никогда: stilo rappresentativo!
Роланд почувствовал себя немного лучше. Он сделал это! Высказался!
Выразил себя. Правда пока только мысленно. Как и свойственно настоящему
эстонцу…
Лондон,
занявшийся разведением костра, предложил: - Не пора ли сварить чаечный суп.
Никто
даже не усмехнулся. Для этого все были слишком голодны. И ни один из искушённых
голодающих не потребовал ни французской, ни итальянской кухни. Да если б кто на
такое осмелился, то тут же схлопотал бы по роже. Даже Бендер. Величайший из
Комбинаторов уже успел совершить пеший обход окрестных поселений, но вернулся с
несколько помятым лицом и порванным пиджаком. К счастью, - по его собственным у
утверждению, - с неповрежденной целостностью, хоть и с утраченным кошельком,
всего лишь. Присев в общий круг, он
воскликнул: - Братья! Настали другие времена, совсем другие! – и заплакал.
Роланд
не заметил, чтобы в этих краях летали чайки, но все же поинтересовался у
Лондона рецептом чаечного супа. Так, на всякий случай. Джек рецептом поделился.
Устно. Не жалко же.
Рецепт
чаечного супа
Из
поварской книги «Несъедобные блюда»
«Возьмите
красивую упитанную чайку. Ощипите и выпотрошите внутренности. Поместите птицу в
подходящий котелок и варите часа два. После чего выплесните отвар, налейте
новую порцию воды и варите на небольшом огне еще часа полтора. После этого
можете выбросить котелок вместе с бульоном и тушкой, поскольку все
перечисленные предметы провоняют ворванью. Приятного аппетита!»
Компанию
он рассмешил, Хемингуэй от смеха даже опустился на четвереньки, словно собрался
жевать траву.
Исаев
рассказал анекдот. Про Штирлица.
«С
самоиронией у этого человека всё в порядке», - отметил Роланд в дневнике своей
памяти.
Конечно,
в «Швейке» такой анекдот оставили бы без перевода и снабдили бы сноской внизу
страницы: грубая брань на неизвестном языке. Но у Гашека и без того были
дерьмовые воспоминания о первой Эстонии. Настолько, что в упомянутой книге не
нашлось места ни для одного персонажа-эстонца.
Вот
это подлинная литературная месть! Умолчание.
Шестой
день
Арендованная
квартира оказалась однушкой в новом доме на самой окраине. Золотозубая улыбка
хозяина скрывала лисью хитрость: в квартире этажом выше располагался бордель.
Вернее, его диспетчерский пункт. По вечерам Роланд сталкивался в подъезде с
вертихвостками в мини-юбках. Поначалу они пытались заманить его призывными взглядами
– как-никак новое лицо, а значит, потенциальный клиент. Ближе к ночи начиналось
веселье, продолжавшееся до пяти утра.
Роланду
вообще-то было до лампочки, его даже по-своему забавляли речи и разговоры,
доносившиеся сквозь панельные перекрытия дома, возведенного в режиме экономии.
Но Юлии приходилось рано вставать. Работала она в учреждении с невероятно
длинным названием, вернее, с двумя названиями – «Областное государственное
образовательное учреждение дополнительного образования детей» и «Областной
детский образовательно-оздоровительный центр туризма, краеведения и экскурсий».
Роланд запомнил только четыре последних слова и, к счастью, адрес.
Нет, он не отправился громить
двери увеселительного заведения, для этого был слишком культурным человеком. Хотя
Юлия жаловалась и каждую ночь металась от невозможности уснуть. Но хозяину
квартиры всё высказал, матерясь сквозь зубы, прижав мужика к стенке и слегка
придушив для острастки.
Днем
Роланд пытался найти для себя занятие. Даже дал объявление в газету в надежде,
а вдруг найдет здесь соотечественника. Но никто не позвонил, ни один телефонный
звонок не раздался после публикации его объявления. Вот так он и
кружил-топтался по квартире, измеряя ее шагами, как зверь в клетке. За окнами
стоял жуткий мороз, выходить особо не хотелось.
Роланд
признался Юлии: - Мне кажется, я знаю тебя сотню лет…
Юлия
подтверждала его слова взглядом и сердцем, Роланд видел и пребывал в полной
уверенности, что она чувствует то же самое. Но несмотря на обнаруженное родство
душ, им предстояло открыть друг в друге очень и очень многое.
Долгими
пустыми часами он стоял у окна и смотрел на видневшееся вдали замерзшее озеро.
И ему начинало казаться, что он сам также заморожен. Скован ледяным покровом. Который препятствует
раскрытию его глубины. Юлии. Именно ей. Свои полыньи были ему хорошо известны.
Он боялся их. Их он бы никогда не показал Юлии?
Время
окончательного таяния, похоже, наступит еще не скоро…
